Елизавета Дворецкая - Дар берегини

Лишь одно сейчас роднило будущую киевскую княгиню с юной дочерью перевозчика, которая всю свою жизнь без остатка вложила в первый порыв неопытного юного сердца. Любовь к Ингеру, к тому, ради кого она покинула родной дом и превратила свою жизнь в сказание с таинственным истоком и грозным завершением. Эта любовь бесконечна, как бег крови по жилам. Она не иссякнет, пока бьется сердце и дышит грудь.

Один год миновал. Еще шесть осталось. На первых шагах она споткнулась и познала боль неудачи, но зато теперь лучше понимает, какая долгая дорога – жизнь и как много на ней поворотов. Вооруженная новой мудростью и крепнущей чародейной силой, Ельга-Прекраса ни о чем не жалела.

Я вовсе не утверждаю, что все так и было. На идею этого романа меня навела известная двойственность литературного образа княгини Ольги: она и жестокая мстительница, и милосердная, исполненная добродетелей святая. Две стороны ее натуры, отразившиеся в источниках (летописи и житии), настолько не соответствуют одна другой, что наводят на мысль: да об одной ли женщине идет речь? Не о двух ли совсем разных? На самом деле – нет. Княгиня Ольга как историческая личность, конечно же, была одна, а противоречивость ее образа, дошедшего до нас, вызвана другими, чисто литературными причинами. Короче говоря, противоречивой была не ее человеческая личность, а литературный образ Ольги, формировавшийся в течение длительного времени и при помощи разнородных источников. Подробно я рассказываю об этом в моем исследовании под названием «Княгиня Ольга. Пламенеющий миф». Но мысль о том, что мифологический образ Ольги возник из слияния образов двух разных женщин, показалась мне интересной сама по себе и перспективной в художественном плане. Этот роман родился как игра сюжетами «большого мифа об Ольге», который приводится во множестве ее популярных биографий и освещает ее жизненный путь от начала – встречи с Игорем на перевозе – до конца: смерти и канонизации.

Сюжет о встрече на перевозе возник как самая поздняя часть «Ольгиного мифа» – он впервые встречается в «Степенной книге царского родословия», созданной в середине XVI века. Он отвечает скорее популярным в ту эпоху сюжетам о мудрой деве, своей мудростью достигшей выгодного брака, и даже сказкам о разумной девушке, вышедшей замуж за царя, чем каким-то историческим реалиям. В том же исследовании («Пламенеющий миф») я привожу подробные доводы, почему в ту эпоху девушка низкого происхождения не могла стать законной женой князя. Интересующихся отсылаю к нему, а здесь скажу, что при всей своей недостоверности сюжет о древнерусской Золушке относится к неувядающим, интересным в любую эпоху, а к тому же он дает возможность показать некоторые стороны раннесредневековой жизни и сознания, которые привлекали к себе мало внимания. Равно как и «Первая древлянская война» Игоря, после чего дань с древлян стал получать воевода Свенельд и что привело в конце концов к самым известным и кровавым эпизодам «большого мифа об Ольге».

Однако главная сюжетная интрига этого повествования еще впереди.

Сумежье (от слова «межа») – пограничье между своими краями и чужими.

Сустога – застежка (иначе фибула), обычно в виде кольца с иглой.

За Сварожичем (огнем) уйти – умереть, метафора погребального обряда через сожжение.

Весняки – сельские жители, от слова «весь» – деревня.

Ближики – близкие люди в семейном смысле, родня и домочадцы.

Насов – архаичный вид мужской верхней одежды, имеет вид широкой рубахи из белого холста, надеваемой поверх сорочки.

Послухи – свидетели при заключении договора, клятве и так далее. «Послухи вы днесь» – приглашение засвидетельствовать что-либо в юридическом смысле.

Повесенница – весенняя лихорадка.

Бажоное – любимое.

Постельник – тюфяк, матрас.

Куды – духи, отсюда «кудесник». Родственное слову «чудо».

Возголовье – подушка.

Нивяница – ромашка.

Здесь «скоты» в значении «деньги вообще», от названия денежной единицы «скот».

Хоть – любимая, а также наложница, младшая жена (без прав хозяйки дома и матери наследника).

Стрыйные братья – двоюродные братья по отцам.

Землей пахнет – находится при смерти.

В традиционной культуре полноценно живыми считаются только два поколения: дети и родители. Люди, имеющие внуков, уже частично «мертвые», пережившие свой век. Можно представить, из каких древних эпох идет это понимание – когда дожить до появления внуков удавалось в порядке исключения, хотя и детьми обзаводились гораздо раньше, чем в наше время.

Продажа – штраф за нетяжелые преступления.

Гривная жила – яремная вена.

То есть женского фасона, рассчитанного на кормление грудью.

Дивьи, то есть дикие люди – разновидность лесной нечисти, лешии.

Ближники – приближенные в служебном смысле.

«Уйти за Сварожичем (огнем)» – метафора смерти, основанная на обряде сожжения мертвого тела.

От слова «ружаный» – «темно-красный».

Дерга – самый архаичный род юбки, кусок ткани, обернутый вокруг бедер. Плахта – примерно то же, но сотканный полосами или узорами.

Драница – небольшая денежная единица, вытертая шкурка куницы (или белки).

Одно из названий иван-чая.

Плетень – (здесь) гирлянда, жгут из травы, которыми опоясывались или вешали на грудь во время купальских гуляний.

Недомыка – несмышленый, простоватый человек.

Пращеруки – правнуки, отдаленные потомки во всем множестве.

То есть до первого снега, по традиционному календарю означавшему начало зимы, примерно середина октября.

Таль – заложник. «Взять в тальбу» – в заложники.

Имеется в виду весеннее равноденствие, около 21 марта, когда по древнерусским представлениям начинался новый год.

Вештицы – злые духи в виде птиц (либо женщин), ворующие детей из утробы матери и способные подменить дитя камнем, поленом и так далее.