Марина Эльденберт - Любовница поневоле

Вервольф дернулся, будто я с размаху ударила его по лицу, но мне уже было все равно. Что бы он там себе ни придумал, мне действительно было страшно: за себя и за него, потому что Хантер одержим местью. Но Доминику плевать на мой страх. На то, что я думаю и что чувствую. Его больше задело то, что я была с другим. И плевать, что с этим другим я была не по своей воле.

Я собиралась спросить про Оэуна и про Венеру, объяснить, что таким образом хотела увести напавших волков. В конце концов, рассказать про самого историка! Хотела сказать, что за него волновалась и волнуюсь сейчас, но по тяжелому взгляду вервольфа поняла, что все это бессмысленно. На меня уже повесили ярлык «виновата» и не собираются менять собственное мнение.

Мы стояли и сверлили друг друга взглядами, пока на дороге не замелькали огоньки фар. Стоило внедорожнику остановиться, я влетела на заднее сиденье, прикрыла глаза и заставила себя глубоко дышать. Меня снова мутило, подозреваю, что от обиды, которая словно разъедала изнутри, и пережитого страха. А еще трясло так, что пришлось обхватить себя руками и крепко сжать зубы, чтобы сдержать эту дрожь.

Я надеюсь, что Доминик поедет в другой машине, но он, уже одетый в свитер и джинсы, спустя несколько минут занимает место рядом со мной.

Видеть его не могу! И не хочу!

— Отвезите меня в магазин, — прошу у водителя, но он смотрит на своего альфу. Конечно же он смотрит на альфу!

— Твой рабочий день закончился, Шарлин, — отвечает за него Доминик. Только что он рычал, как зверь, но сейчас обманчиво-спокоен. — Мы едем домой.

Я приподнимаю бровь.

— Едем к тебе, хочешь сказать?

И больше не говорю ни слова до самого Мантон-Бэй. А смысл что-либо говорить, если тебя все равно не слышат?

Не знаю, имани я или нет, но меня не обманывает его спокойствие. Я на каком-то инстинктивном уровне чувствую, что Доминик в бешенстве. Его состояние не позволяет расслабиться, поэтому я просто отодвигаюсь как можно дальше и рассматриваю проносящийся мимо ночной пейзаж из домов, деревьев и фонарей.

Я впадаю в подобие транса, из которого вырываюсь в реальность, только когда мы въезжаем во двор особняка. Не дожидаюсь, пока мне откроют дверь, толкаю ее сама и направляюсь в дом. Но вервольф догоняет меня на лестнице и встает на пути к моей временной спальне.

— В мой кабинет, — приказывает он.

Ну все! Это последняя капля!

— Ты бредишь, Экрот? На улице ночь, а я пережила нападение вервольфов, похищение и твое спасение. Что бы это ни было, подождет до утра.

Я намереваюсь его обойти, но врезаюсь в его руку. Лицо Доминика искажается, будто он собирается перекинуться, и внутри меня что-то нехорошо екает.

— В кабинет, Шарлин. Это не обсуждается.

Я смотрю ему в глаза, потом на руку и понимаю, что у меня просто не хватит сил, чтобы сдвинуть его с места. И это бесит! Бесит собственное бессилие. Но именно ярость позволяет встряхнуться и свернуть в распахнутую дверь кабинета.

Ярко вспыхивают настенные бра, свет бьет по глазам, и я их прикрываю. А когда распахиваю вновь, вижу Доминика в шаге от себя.

— О чем еще таком важном ты хочешь поговорить? — интересуюсь я, даже не пытаясь сдерживать раздражение.

— Он успел тебя тронуть?

Вопрос застает меня врасплох, хотя по каменной морде вервольфа я быстро понимаю, о чем он. Ну конечно! Что еще может интересовать альфу-собственника?

— Смотря, что ты подразумеваешь под «тронуть». Хантер удерживал меня, а еще я поцеловала его, исключительно для того, чтобы отвлечь внимание и попытаться сбежать. Но ты, наверное, хочешь знать, успели ли мы перепихнуться? Нет. Не успели. Ты появился раньше.

Доминик словно окаменел, вонзаясь в мое лицо злым взглядом, а меня, откровенно говоря, несло, но я уже не могла остановиться.

— Поэтому условия сделки я не нарушила, и если меня хорошенько отмыть, то запах другого мужика выветрится.

Мне больно. Как же мне больно и гадко.

— Ты со мной только из-за сделки?

— Да! — выкрикиваю я и тут же жалею об этом. Потому что последние несколько дней к нашему договору не относились, я была счастлива с ним. И даже раздумывала над тем, чтобы остаться. Серьезно раздумывала.

Мои слова падают между нами, и мне хочется вернуть их. В конце концов, этот вечер вытрепал все мои нервы. Я открываю рот, чтобы извиниться. Открываю, но Доминик меня опережает.

— Иди к столу, Шарлин.

— Что?

— Иди к столу и выполняй условие сделки.

— Здесь? Сейчас?

Доминик наступает на меня и расстегивает пряжку ремня, а я в замешательстве застываю. Потому что в голове не укладывается, что вервольф не шутит.

Но он не шутит.

И мне становится в сотню раз больнее.

— Я не согласна, — говорю я. — Я не хочу.

— А тебя кто-то спрашивает, Шарлин? — Его взгляд такой тяжестью ложится мне на плечи, что я едва давлю желание поежиться. — Вперед.

Он перехватывает меня за руку, разворачивает лицом к столу и заставляет нагнуться, а потом просто задирает юбку и стягивает белье. Гордость, а еще шок не позволяют мне начать кричать и вырываться. Да и зачем, если Доминик нрав? Я обещала выполнять условия нашей сделки.

Холодок бежит по обнаженным ногам и ягодицам, прежде чем на смену ему приходит жар ладоней вервольфа. Таких горячих, что я вздрагиваю. Сначала от этого, и во второй раз, когда он скользит пальцами между складок, грубо раздвигая их и находя чувствительный бугорок клитора. Теребя его и посылая по моему телу пока еще легкие волны возбуждения.

Я не знаю, откуда во мне берется это возбуждение, но оно берется. Имани я или нет? Я почти готова в это поверить, потому что ни одна нормальная, психически здоровая женщина не способна возбуждаться от этого, тем более этим наслаждаться.

Удовольствие бурлит во мне, нарастает с каждым прикосновением. Как бы мне этого ни хотелось, я откликаюсь на это движение, тянусь следом за ним. Но Доминик снова толкает меня вперед, впечатывая грудью в столешницу, и я кусаю внутреннюю часть щеки, чтобы не шипеть. Край бумаг врезается мне в подбородок, и я даже не могу повернуть голову, чтобы посмотреть на вервольфа.

Да и не хочу. Потому что просто отказываюсь верить, что этот жестокий мужчина умеет быть нежным.

Когда его пальцы скользят свободнее, я готова рычать от досады. Потому что меня потряхивает от возбуждения и потому что Доминик убирает ладонь. Правда, тут же входит в меня на всю длину. Я охаю, стараясь расслабиться и привыкнуть к ощущениям, но он не позволяет, сразу ускоряя ритм, врываясь в меня резкими толчками и доказывая, кто здесь хозяин жизни.

Кто здесь альфа.

Он берет меня жестко. Врезаясь в меня, будто настоящий зверь. До той грани, где наслаждение сплавляется с болью. Но боль в теле ничто по сравнению с той, которая разрастается в сердце. Мы кончаем одновременно: я со всхлипом, а Доминик с рычанием. Но это самое унизительное. То, что я вообще получила от этого удовольствие!