Марина Эльденберт - Любовница поневоле

Как так можно?

Будто этого мало, слезы все-таки выходят из-под контроля, меня начинает трясти, а из моей груди вырываются рыдания. И за это я ненавижу себя сильнее, чем за полученное удовольствие. Удовольствие для тела, а не для души.

Доминик отстраняется, разворачивает меня к себе лицом и прижимает к сердцу. Точнее, там, где у нормальных людей сердце. Но он не человек, а зверь.

— Шарлин, — шепчет он, нежно стирая большими пальцами на моих щеках мокрые дорожки от слез. И эта нежность ударяет в меня сильнее, чем все случившееся.

— Не прикасайся ко мне! — рычу я. — Если это не очередное условие сделки, то не надо.

Мужчина в моих объятиях каменеет, застывает как волк перед прыжком. Его глаза загораются желтым, но он опускает руки и отступает в сторону, на этот раз освобождая мне муть.

А я одергиваю юбку и будто в тумане бросаюсь прочь из ненавистного кабинета.

Прочь-прочь-прочь.

Во мне все клокочет, и кажется, меня вот-вот вырвет. Тошнота настолько подкатила к горлу, что кажется, уже не кажется.

Я едва успеваю добежать до туалета, и меня выворачивает.

Ночь запоминается мне отрывками, когда я просыпаюсь от любого шороха и тут же соскальзываю в темноту. А утром чувствую себя разбитой. Раздавленной. Тем невыносимей открыть глаза и увидеть Доминика, застывшего возле окна.

Он стоит ко мне спиной, но, наверное, уже знает, что я проснулась. Чувствует, как я чувствую его напряжение. И едва давлю в себе инстинктивное желание отползти подальше и закопаться в одеяло: еще одного раунда возвращения долга я не выдержу.

Только не сейчас.

— Я разрываю наш договор, Шарлин.

Я вздрагиваю от его голоса и готова спорить на что угодно, что ослышалась. Но Доминик поворачивается и повторяет, глядя мне в глаза:

— Больше никаких сделок.

Если он рассчитывал, что я стану прыгать до потолка, то просчитался. Не прыгается.

— Ты не можешь этого сделать, — выдыхаю. Мой голос хриплый и надтреснутый, все-таки сказалась вчерашняя беготня по улице. Но мне сейчас не до того, как я звучу или выгляжу. Я сажусь, прикрываясь одеялом. — Ты обещал защищать меня и моих близких.

— И я сдержу свое обещание. Я увеличу количество вервольфов, что присматривают за тобой и твоими родителями. Это вынужденные меры, пока я не разберусь с Кампалой и Хантером Бичэмом. И я сделаю это в максимально короткие сроки. Но тебя я освобождаю от любых обязательств передо мной.

Я сжимаю край одеяла до хруста в костяшках.

Мне должно стать легче. Я должна почувствовать себя свободной!

Но я не чувствую ничего, кроме тупой, ноющей боли в груди.

В этом мужчине, жестком и холодном, нет ни капельки от того, который бегал со мной на безлюдном пляже, с которым мы смеялись в баре и с которым вместе засыпали в домике, затерявшемся в заснеженном лесу.

— Это так благородно, что меня сейчас стошнит!

Меня действительно тошнит от той горечи, что поднимается внутри. Зато ледяная маска Доминика трескается, он яростно сверкает глазами и так сжимает челюсти, что на лице играют желваки. Но когда отвечает, его голос звучит ровно.

— Благородство — это точно не про меня. Эта сделка изначально была ошибкой, прошлая ночь тому доказательство.

От воспоминаний во мне вспыхивает гнев, и я смотрю ему прямо в глаза.

— Раньше наша сделка тебя не смущала. Дело во мне? Или в Хантере? В том, что я села к нему в машину?

Я силюсь понять, что изменилось, но не могу. Вот этого нового, далекого и холодного Доминика понять не получается.

— Нет, Шарлин, дело во мне. Рядом с тобой я становлюсь зверем гораздо больше, чем есть на самом деле. А для альфы это недопустимо.

Его слова ударяют в меня сильнее, чем мне хотелось, но я отворачиваюсь и принимаюсь рассматривать жалюзи и торшер, смотрю куда угодно, только не на Доминика. А вот он смотрит на меня: я чувствую это всей кожей. Долго, будто старается что-то прочитать на моем лице.

— Оуэн отвезет тебя на работу, — бросает он, а затем просто выходит из комнаты. Хотя ничего простого в этом точно нет.

Я дрожащими пальцами отбрасываю одеяло и сползаю с кровати. Меня слегка штормит, но я сжимаю зубы и приказываю себе собраться. В том числе буквально. Я влезаю в первые попавшиеся джинсы, натягиваю свитер и кроссовки и спускаюсь в холл с надеждой, что не встречу по пути Доминика.

Впрочем, я никого не встречаю. Кроме Оуэна, ждущего меня возле входа.

Ради него я даже вымучиваю улыбку, хотя вервольф не улыбается в ответ. Понятно, тоже считает меня предательницей. Ну и пусть!

— Как ты? — интересуюсь я.

— Нормально.

— А как тот парень?.. Который охранял мою машину.

Я хочу и не хочу об этом спрашивать, потому что помню кровь на бетоне.

— Артур в больнице, но с ним все будет в порядке.

— Я рада, — признаюсь искренне. — А Венера?

— Она уехала раньше, чем все началось.

Ну хоть что-то хорошее.

Больше мы не разговариваем, потому что, стоит Оуэну выехать на шоссе, меня снова начинает мутить. Аккурат до самого магазина, где я тут же закрываюсь в туалете. И только спустя какое-то время выползаю оттуда зелененького цвета.

— Чарли, ты уже завтракала? — кажется, издевается надо мной выспавшаяся и бодрая Рэбел.

— Нет и не собираюсь! И не упоминай при мне еду, пожалуйста. Не представляю, чем я могла вчера отравиться.

— Да, выглядишь ты неважно.

— Спасибо.

— Как есть. Может, кофе?

Рэбел делает глоток из кружки, любимый аромат долетает до моего носа, и… Я срываюсь с места, чтобы снова вернуться к белому другу.

Прихожу в себя только на осторожный стук.

— Подруга, — тихо спрашивает помощница, — я, конечно, не спец, но родила двоих. В общем, как давно у тебя были регулы?

— Что? Нет, это не то, что ты подумала…

Я осеклась, стараясь вспомнить, когда в последний раз у меня была менструация. И выходило, что у меня задержка. На неделю.

Меня даже мутить перестало от такого открытия.

Я быстро помыла руки, ополоснула лицо и вышла к Рэбел.

— Ты же знаешь, что это невозможно.

Я говорю это не для нее, а для себя, но подруга виновато улыбается.

— Ты права. Глупость сказала. Я все время забываю про то, что вервольфы — не обычные мужчины. Так в каком ресторанчике ты вчера была? Скажи название, чтобы я никогда туда не заходила…

Рэбел говорит что-то еще, но все ее слова благополучно пролетают мимо моих ушей. Их перекрывают другие, бегущей строкой, о том, что это я сама могу быть очень необычной. Настолько необычной, что…

Имани.

Имани, которые могут дать потомство сильному альфе.

Родить ребенка, который сможет жить на два мира…

Ну нет! Хантер сумасшедший! Или фантаст, как его там называют. А я просто повелась на эти сказки. Задержка может быть от нервов. Я же живу как на войне!