Пэм Годвин - Кровь Ив

— Дай-ка угадаю. Божьи коровки сожрали вредителей, и посевы были чудом спасены? Голод предотвращен?

— Да, — он улыбнулся под моими пальцами. — Фермеры обязаны своим процветанием жукам и божеству, которое их послали, так что они назвали их жуками Богоматери. Жуками Марии. Красные крылышки воплощали ее накидку, а черные точки — ее печали.

Я опустила руку, мои конечности внезапно сделались слишком тяжелыми для моего тела. Что-то внутри потянуло, сильно потянуло меня к двери, к мужчине, который вышел через нее несколько мгновений назад. Откуда взялся этот импульс последовать за Джесси немедленно? Из моего разума? Из моего сердца?

Из моей утробы.

Она сократилась в ответ, и на меня накатило головокружение, когда история Рорка обрела смысл. На моей спине имелось достаточно пятен для обозначения моих печалей, но я не была Благословенной Богоматерью. Я хотела трахать трех мужиков, не забеременеть и спасти мир от вредителей. Я хотела заниматься с ними сексом ради животного наслаждения, интимности и обладания. Потому что я любила их, вот такая я жадная грешница.

Мои ноги ощущались слабыми, шаткими. Я встала потверже.

— А еще у божьих коровок идет кровь из колен, когда они напуганы, — стоит перепугать одну, и дурно пахнущая жидкость может закапать из ее суставов. Это я прочитала в книге про насекомых, которую стащила в Соединенном Королевстве. — К чему ты ведешь?

Он держал мое лицо в ладонях, и его подбородок превратился в сталь.

— Часть меня верит, что тебе суждено даровать миру это чудо, выносить ребенка, которого воспитают и обучат трое мужчин, которые придерживаются трех вероисповеданий и владеют тремя видами оружия.

Я покачала головой в его ладонях, заставляя горло работать и проглотить шок.

— Что?

— Та часть моего сердца принадлежит Богу, — он прижал меня щекой к своей голой груди и обхватил руками спину.

Конечно, он применял свои теологические воззрения к предостережениям Анни.

— Но другая часть… — он прижался губами к моей макушке. — Та часть моего сердца, что принадлежит тебе, хочет провести ультразвуковое исследование и получить сто-блядь-процентную гарантию, что никто не может наградить тебя ребенком. Потому что, если отбросить все пророчества в сторону, беременность замедлит тебя, сделает слабой и уязвимой. И мы не знаем, как вирус повлияет на ребенка. Он может заразиться в твоей утробе. Он может убить тебя.

Острый укол боли пронзил мою грудь. Как и Джесси, он разрывался между духовным предназначением и желанием защитить меня.

Мой выдох получился прерывистым.

— Джесси на это не пойдет, и я остановлю его…

— Пойдет, а ты не в состоянии отказать своим стражам, — он стянул лямку с моего плеча и положил карабин на землю. — Я видел возбужденный взгляд в его глазах перед тем, как он ушел.

Верно, Джесси надо было перепихнуться, и, наверное, на этой стадии сгодится уже любая женщина. Принимать это было неприятно. Он отдал мне свою жизнь, следуя за моим крестовым походом и предоставляя безоговорочную защиту. И все же он не позволял мне дать ему самую простую и самую человечную вещь. Мое тело. Я не могла забрать его боль.

Рорк взял меня в кольцо своих рук.

— Он сражается в битве, в которой ему не победить, любовь моя, — его акцент немного притих. — И я тоже.

Я резко втянула воздух и отстранилась, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Ты? Что ты имеешь в виду?

Он опустил взгляд, и его глаза превратились в изумрудные щелки.

— Я прежде всего мужчина. А ты… — мозолистые пальцы прошлись по моему копчику, забрались под подол моей рубашки и распластались по позвоночнику. — Величайшие слова английского языка не могут описать тебя, но…

Пока он изучал меня, я упивалась дубовым ароматом его дыхания, ожидая какого-нибудь вульгарного просторечного выражения, которое ни за что не сумею расшифровать.

— Когда я смотрю в твои глаза, я не вижу желтого или зеленого, или… Есть ли вообще название у этого цвета? Все, что я вижу, — это жидкий солнечный свет.

Вау. Ладно .

— Это… — можно расшифровать. Я поцеловала его в губы. — Спасибо.

Его руки сдвинулись по моим бедрам, на живот, а затем накрыли груди под рубашкой.

— А эти… долбаный ад. Ты могла бы накормить грудью младенца Христа и всех животных в вертепе.

— Фу! — я отпихнула его руки. — Да что с тобой не так?

Рассмеявшись, он схватил меня за задницу и дернул мои бедра к себе, потираясь о мою лобковую кость твердым доказательством того, что с ним не так.

— У тебя задница, созданная для шлепков, — Рорк продемонстрировал это, вызвав у меня изумленный вопль. Затем его большие ладони накрыли и сжали обе ягодицы. — Готов поспорить, эти стальные мышцы сломают мою шишку при попытке войти.

Фантазия о том, как он трахает меня в задницу, заставила меня зависнуть где-то между негодованием и нуждой. Негодованием из-за его клятвы и волнительной нуждой в том, чтобы он ее нарушил. Стоит ли мне пресечь это? Или домогаться его, пока четки не прожгут дыру в его кармане?

— Рорк…

— Я хочу этого, — он уткнулся лицом в изгиб моей шеи и застонал. — Я хочу почувствовать, каково это — наполнить тебя там.

О, мой грязный, грязный священник. Его религиозные воззрения дали ему заповеди, которым надо следовать, ощущение порядка, чтобы жить добродетельной жизнью во времена ужасающего насилия. Но заповеди, которые он сам себе поставил, запрещали анальный секс. Что сбивало меня с толку, поскольку он регулярно, хоть и с чувством вины, но все же трахал меня в рот.

Я провела рукой по путанице дредов и косичек и погладила кожу на его виске.

— Ты наполняешь меня другими способами. Важными способами. Например, мое сердце.

— Этого недостаточно. Для меня недостаточно. Я лежу рядом с тобой каждой ночью, соединенный с твоим телом и жаждущий. Это мужская жажда. Док ушел. А Джесси… — он помедлил, задумавшись, затем опустил губы к моему уху: — Хотелось бы мне, чтобы девушка Джесси была моей.

— Что? Я не… — о, Рик Спрингфилд. Я прищурилась, не сумев сдержать улыбку. — И как долго ты ждал, чтобы использовать эту строчку из его песни?

— Слишком долго, — он улыбнулся. — Но серьезно, теперь ты полностью в моем распоряжении, — наклонившись, он потянул мою губу зубами и отпустил. — Я вновь поимею тебя, любовь моя. Я не такой послушный, как ты можешь считать.

Мои легкие слиплись, тяжело дыша от густоты влажного воздуха и натуги в его голосе. Я привыкла к постоянному напряжению между нами, приняла его самостоятельно введенные правила и считала, что секс-без-соития — это будущее наших отношений навсегда.

Но после ухода Мичио не было ни одной ночи, когда я спала бы без Рорка, он крепко держал меня своими большими руками, его эрекция зажималась между нашими телами. Он был мукой и спасением. Искусителем и защитником. Прочной, определенной границей между правильным и ошибочным. Я была так благодарна за каждое мгновение с ним, но не хотела становиться причиной его отречения от Бога.