Хлоя Нейл - Охота

— Не очень похоже на центр инноваций или исследований, — пробормотал Гэвин.

— Не похоже, — произнесла я. — Но если ты причастен к убийству агента Сдерживающих, ты наверняка постараешься держать свою работу в секрете.

— Скорее всего, — согласился Гэвин.

— У нас есть информация о Кавале, — сказал Лиам и пересказал ему, что мы узнали от Блайт.

— Блайт отдала твой нож? — Гэвин присвистнул. — Это как-то жестко.

Он подъехал к следующему знаку остановки, затем пересек нейтральную площадку в направлении к южным улочкам Элизиана. Припарковался на стоянке заброшенного страхового агентства, поставив машину так, чтобы нам было видно здание.

Парковка «АДЗ» была пуста, а в здании не горел свет. Сложно сказать, использует ли кто-нибудь сейчас это место. Нам придется подождать, чтобы это выяснить.

Рассвет начал окрашивать небо, когда в машине мы просидели минут двадцать, двадцать минут слушанья того, как громко Гэвин поедает овсяный батончик, громче, чем это вообще возможно было для человека.

— Как бурундук, — проговорил Лиам.

— Парням важно запасаться энергией. Никогда не знаешь, что с тобой может приключиться.

— Кажется, показалось дно обертки.

— Ты весельчак, братец. Я скучал по твоему кривому чувству юмора и остроумию.

Лиам толкнул Гэвина, отчего остатки батончика разлетелись, словно волшебные снежинки.

Гэвин что-то пробурчал на каджунском французском, что прозвучало не очень лестно. А я просто сидела на заднем сиденье и улыбалась, не спуская глаз с дороги. За то короткое время, что мы были группой друзей — короткий промежуток времени между нападением на меня Духа и битвой — я привыкла к их перепалкам. Было приятно слышать, как они снова поддразнивают друг друга.

Но когда на дороге показалась машина, первая, что мы увидели с того момента, как припарковались, все притихли. Мы все немного пригнулись, наблюдая, как к парковке подъезжает белый мерседес.

— Черт возьми, — произнес Гэвин. — Вот это тачка.

— Не может быть, — пробормотал Лиам.

Из машины вышла женщина в костюме и захлопнула за собой дверь.

Женщина с длинными рыжими волосами. Женщина с фотографии.

— Merde [41] Проклятье (фр.) , — пробормотал Лиам.

Но я ничего на это не ответила. Еще не понимая, что происходит, я покинула машину.

— Клэр! — шепот Лиама сквозь открытое окно был полон ярости и требовательности, но я его не замечала. Звук воспринимался мной как белый шум. Я прошла по улице, по нейтральной земле, по парковочным полосам.

Это была моя мама. И она припарковалась у здания «Икара».

Я начала бежать, и у меня с головы слетела кепка. Я не удосужилась подумать над тем, что скажу ей, когда до нее доберусь. Это не имело значения. Мне просто нужны были ответы. Или подтверждение. Или и то, и другое.

Она была красивой женщиной. Высокая и стройная, с рыжими волосами, зелеными глазами и светлой кожей. Она была одета в костюм ярко-оранжевого цвета, кремовый топ и туфли того же оттенка.

Она уже почти подошла к входной двери, когда я перегородила ей дорогу. Она не вздрогнула, просто рассматривала меня, пока в ее глазах не отразилось понимание.

— Ты моя мать.

Она пристально осмотрела меня.

— Ты Клэр Конноли?

У меня от эмоций перехватило горло, у меня получилось лишь кивнуть в ответ.

— Значит, да. Меня зовут Лора Блэквелл. Я твоя биологическая мать.

Она сказала это так, как будто это был простой факт, как если бы она отметила уровень влажности.

Мысли проносились так быстро, что у меня буквально закружилась голова. Лора Блэквелл, президент «АДЗ Лоджистикс», женщина, указанная в лабораторном счете, была моей матерью .

Я продолжала смотреть на нее, на что она закатила глаза и указала на здание.

— Я занятая женщина, Клэр, поэтому пока ты тут задаешься вопросами, мне нужно возвращаться к работе.

Она выжидательно посмотрела на меня.

— Ты оставила нас.

— Если под «нами» ты подразумеваешь себя и своего отца, да. Оставила.

На пять секунд повисла тишина, но продолжения не последовало.

— Почему? — спросила я.

— Я не была создана для роли супруги или матери. Интересы твоего отца отличались от моих, и я поняла, что инстинкта материнства у меня нет. Ты была хорошим ребенком, но меня ты просто не интересовала ни в интеллектуальном, ни в эмоциональном плане. Твой отец хотел ребенка, а меня заинтересовал процесс с биологической стороны. Рассматривала это как эксперимент. Я предположила, что материнские чувства будут усиливаться, но этого не произошло.

Она выжидательно посмотрела на меня, как будто дала вполне разумное объяснение и была уверена, что я на это куплюсь.

Она говорила как ученый, женщина, которая, в отличии от Бруссарда, видела мир очень четко. Бело-черным, без оттенков, даже когда говорила об эмоциях и отказе от нас.

— Значит, вот так это было? Ты решила, что быть матерью не для тебя, и поэтому ушла?

— Ты слишком эмоциональна.

— Я человек.

— Тогда старайся сильнее. Как мой ребенок, ты должна иметь в своем распоряжении достаточно интеллекта. — Она вздохнула. — Раз выяснилось, что ты не знала моего имени, видимо, твой отец сдержал условия сделки.

У меня все похолодело.

— Какой сделки?

— Он не будет обсуждать меня, а я не буду вмешиваться в его воспитание, просить алименты, усложнять развод или вызывать какие-либо другие неприятности. Не то, чтобы я вмешивалась — мне это было неинтересно. Но его желание дать тебе «нормальное детство» оказалось его единственной заботой.

«Потому что он был честным и умел любить», — подумала я. «И каким-то образом ему удалось договориться о моей жизни, даже когда его сердце, вероятно, было разбито».

— Ты его любила?

— Конечно, я его любила, но это не главное. Нет смысла связывать себя с кем-то, если вы несчастливы. Я не была счастлива, поэтому решила двигаться дальше.

Тонким ухоженным пальцем она отодвинула рукав, проверив время на тонких золотых часах, и снова посмотрела на меня.

— Я уделила тебе все время, что у меня было. Этого должно быть достаточно. Надеюсь, теперь ты знаешь, что я не жалею, что у меня был ребенок.

Она сказала это так, как будто сделала мне одолжение, будто бы то, что она об этом не жалеет, было сродни подарку. В качестве утешительного приза — не очень щедро.

Ярость накрыла меня так стремительно, что я еле успела стиснуть пальцы, чтобы не ударит ее, стирая улыбку с ее лица. «Как она посмела говорить о сожалениях?» Она разбила сердце моему отцу, бросила его и ушла от меня даже не обернувшись. Возможно, она и не сожалела, но, скорее всего, у нее также не было понятия о чести и обязательствах, которые она взяла на себя, став матерью. Видимо, она просто нашла себе место получше.