Елена Соловьева - Ученица особого назначения [сетевая публикация]

Рванулась из рук Глашки, кинулась к двери. Машка преградила путь, заслонив проем пышным телом. Широко расставила руки и объявила:

— И не мечтай улизнуть! За тебя деньги заплачены, будь добра отработать.

— Не убудет с тебя, — поддакнула подружайке Глашка. — Потерпишь разок, а там, глядишь, и понравится.

Я поднырнула под пышную юбку Машки, толкнула дверь и вывалилась на улицу. Прыжком поднялась на ноги, прикрыла грудь руками. Хорошо, хоть штаны снять не успели, иначе нагой пришлось бы в поле драпать.

— Опомнись! — приказала Глашка. — Куда тебе рыпаться? Или с голоду сгинешь, или шакалы сожрут. Куда тебе, худосочной, против зверя дикого?

— А чем бестер-то лучше?.. — тихо шепнула Машка.

Я услышала. Не оглядываясь, рванула к яблонькам. Там, за ними, дыра в заборе — пролезть, наискось через речку-парашку, да в поля. Права Машка, уж лучше шакал, чем бестер.

Боялась я не близости и даже не боли. Баба Глаша давно рассказала, какова женская доля — терпеть да мужицкие прихоти выполнять. Сказала, что в дар за покорность женщинам детки достаются. Да и мужья ублаженные ласковые да щедрые.

Нет, деток я хотела. Да и от мужа ласкового бы не отказалась. Но стоило представить, что зеленоглазый бестер увидит обнаженной, — хоть вой. Говорят, в больших городах женщины все наповал хорошенькие, чистенькие да холеные. Куда мне против них? Поиздеваться если только, посмеяться над простодырой…

— Петька! Ленька! — Глашка использовала запрещенный прием — кликнула вышибал. — А ну, держите ее, пакостницу мелкую! Ишь, чего учудила! Тут у нас бордель, а не институт благородных девиц. Нечего цацу из себя строить!..

Я старалась ее не слушать и не чувствовать, как по щекам катятся горючие слезы. С Глашкой и Машкой все понятно — для них под любого мужика лечь ― раз плюнуть. А бестер-то каков! Вот что ему от меня надобно? Неужто так решил заставить молчать? Получше-то способа нету?..

— Отстаньте от меня! — выкрикнула я. Утерла кулаком застилающую глаза влагу. — Не хочу быть как вы. Не стану!..

Столько лет меня не трогали, даже мысль никому не приходила предложить лысую да тощую девушку клиенту. Думала, так и проживу всю жизнь пацанкой. Так нет же, надо было этому бестеру явиться!..

Вот и долгожданные яблоньки. Вот и забор. Только дыры-то в нем нет…

— Заделал Федор лазейку твою! — громыхнул сзади Ленька. — Некуда тебе бежать, малявка.

— Смирись уж, — посоветовал Петька.

Я, конечно, ловкая да прыткая. Но куда мне против здоровячков-вышибал?..

Скрутили, аки теленка жертвенного. Поволокли в баню, на лавку бросили.

— Ненавижу! — рыкнула я.

Извернулась и таки тяпнула Леньку за руку. Почувствовала во рту соленый привкус и злорадно улыбнулась. Пусть бугай хоть часть той боли и унижения почувствует, на которые меня обрекает.

— Ах, ты, свинота! — рявкнул Ленька и замахнулся кулаком. — Ща вот зубы повыбиваю, будешь знать!

— Не сметь! — послышался грозный окрик Нюры. — Не то я вам сама зубы повышибаю, нечем будет лыбиться!

Дородная, высокая, чуть полноватая, но все еще интересная, наша хозяйка вплыла в предбанник. Рыжие кудри под чепец спрятаны, как у порядочной горожанки. Морщины белилами засыпаны, в руках чемоданчик докторский. Платье белоснежное, а душа черная, как сажа.

— Что же ты, деточка, разбушевалась? — притворно ласково пропела Нюра над моим ухом. Присела рядом на лавку. — Знала ведь, у кого живешь. Хочешь ― верь, хочешь ― нет, но доля наша не самая печальная. Ты посмотри на жен углекопов — все как наповал больные, дерганные, голодные. И на моих девочек глянь — кровь с молоком!

Я покосилась на Глашку — ну да, хороша, хоть и перестарок. Двадцать три уже, а спросом пользуется. В этом возрасте у женщин поселка уж по десятку деток, лицо, как сапог, да спина знаком вопроса. А эта ничего, бегает.

— Все одно не пойду! — я продолжила сопротивляться. — Лучше с бедным, да по любви.

Тетка Нюра заколыхалась, как сливочный пудинг, который кухарка для особых гостей готовила. Потом вздохнула, зыркнула на меня серыми глазищами и укорила:

— Да если б не моя доброта, померла бы ты в шахте. Кто б тебя, такую ущербную, принял? Шахтерам руки рабочие нужны, помощницы. А я пожалела…

Мне стало стыдно и неловко. А еще жутко обидно за себя и за всех малышей, брошенных родными мамками.

— Тетенька, пожалуйста, не отдавайте… — взмолилась я. — Все-все буду делать, что прикажете. Самую грязную и дрянную работу. Вы же знаете, я не лентяйка. Только не отправляйте к бестеру. Все деньги отработаю, что он вам отдал.

Нюра нетерпеливо всплеснула руками и покраснела с досады. От уговоров перешла к запугиванию:

— Вот дуреха! Разве ты столько заработаешь? Да и не в деньгах дело — бестер этот грамоту предъявил, тремя королями подписанную. Он может получить любого человека в свое полное распоряжение, так-то, деточка… Не пойдешь сама — на веревке отведут. А меня по миру пустят, а то и голову отрубят за непослушание.

После этих слов я обмерла.

— Кто же он такой?.. — прошептала испуганно.

— Джекоб Фокс, — округлила глаза Нюра. Обернулась, точно боялась, что ее подслушают. — Сторожевой лис Их Величеств! Так что хочешь или нет, но идти придется. Не ради своего будущего, так ради нас. О мальчишках подумай — куда они пойдут, если наш игорный дом прикроют? Пашка выживет, а что с Макаркой станет?

Знала хозяйка, на что давить: разве я смогу бросить друзей? И голос у нее тягучий, липкий, точно липовый мед. Никогда Нюра не была со мной так ласкова.

Так прежде от меня и не зависело ничего…

— Давайте ей белладонны дадим, — предложила Машка. — Она ничего и не почувствует. Даже не запомнит.

— Ага, только слюни будет пускать или хохотать, как ведьма лесная, — не согласилась Машка. — Иль еще чего похуже отколет.

— Потерплю! — решила я. — Все же терпели…

— Вот и умница! — обрадовалась Нюра. Достала из чемоданчика флакончик с розовой жидкостью, серебряную ложку. Отмеряла нужную дозу и подала мне: — открывай рот. Сейчас примешь свое лекарство, помоешься… Сделаем из тебя красавицу!

Пришлось покориться. Позволить Машке с Глашкой отскоблить тело мочалкой, облить чуть ли не с ног до головы духами. Затем отвести в комнату, в которой сами девочки готовились принимать клиентов.

Машка и Глашка отыскали и нацепили мне на голову белый парик, похожий на башню из войлока. Поколдовали над лицом, выдали нижнее белье и платье. Подвели к зеркалу — одной из главных ценностей игорного дома: серебряному, в полный рост.

Красавица из меня не получилась.

Накрашенное лицо стало еще более худым и испуганным. Темный загар не смогли скрыть ни белила, ни румяна. Корсет до того стянул талию, что ее можно было обхватить чуть ли не ладонью. Полупустой лиф топорщился.