Ксения Татьмянина - Ветер Безлюдья [СИ]

— Чай?

Я замотала головой, прикрыла тяжелые веки, чувствуя, как непросто будет снова открыть глаза, и сказала:

— А можно я сейчас куда-нибудь отползу в темный угол и там тихонечко умру?

Гранид нес меня на спине, подхватив под коленки, а я обнимала его одной рукой за шею, другой за плечо. Босые ступни иногда задевали высокие стебли и колоски, и было так щекотно, что невольно брыкалась пятками.

— Подгоняешь свою лошадку?

— Не.

Во всем виноваты новые босоножки. Прибежала сюда с самого раннего утра, так что еще хлебнула росы, — вот ремешки и натерли от влаги, жары и собственной жесткости. Сейчас был уже вечер. Мы оба умотались, обходя все свои владения. Бутерброды съели, морс выпили, уничтожили кулек грецких орехов, которые где-то достал Гранид. Пора было по домам.

— Мы сегодня дольше обычного здесь, тебя родители уже обыскались, наверно?

— Не знаю. Они не будут меня ругать, приду и приду. Гуляла.

— Ладно я, у меня нет, а ты чего не носишь с собой смартфон или мобильник? Мало ли.

Я поморщилась, устало положила голову на его костлявое плечо. Не хотелось думать о маме с папой. У меня был и смартфон и даже браслет, специальный для родительского контроля с gps, но я все всегда оставляла дома, убегая к друзьям или Граниду без связи. Было одно замечание, но я уперлась, и больше меня не трогали.

— Давай я тебя до дома прям донесу? Ты где живешь?

— Далеко.

— Далеко? А как ты сюда, на автобусе что ли приезжаешь? Я кстати, пытался пару раз пройти там, откуда ты появляешься — и не смог. Фиг знает, что за тропинка — один раз в тупик привела, другой раз обратно вывела. Лисенок, а ты не фея этих пустырей? Ты настоящая девочка?

Я улыбнулась на ласковый тон:

— Настоящая. Только это не пустыри, а Безлюдье.

— Да помню я, что Безлюдье… Так давай донесу! Если стесняешься, я не буду даже во двор заходить, чтобы никто не увидел с какой шпаной дружишь.

— Ты не сможешь вернуться обратно, ты заблудишься. Донеси до развилки.

— Как хочешь.

Я снова подняла голову. Гранида недавно постригли. И без того короткие волосы в начале июля еще раз обработали машинкой, и теперь на шее виднелась розовая полоска незагорелой кожи. Еще день-два под солнцем и она пропадет. Я дунула ему на затылок.

— Ааа… мы так не договаривались.

— А тебя самого не наказывают, что пропадаешь?

— Кому мы нужны? На все лето согнали в самый дурацкий лагерь «На Луке» — знаешь такой?

— Нет.

— Утром и перед сном проверка, а так — мотайся где хочешь, территория большая. Воспитатель пьет и отдыхает, вожатые амуры крутят друг с дружкой, так что я без проблем сбегаю. Полкилометра через лес, и город. Мимо заброшенной стройки, больницы — и сюда. А у тебя где проход сюда, с какой части города?

Я не ответила. Давно догадалась, что Гранид приходил не из Сиверска. От этого мне всегда было немного печально, потому что своих друзей я могла увидеть где угодно, — они жили рядом. А с ним — целое громадное расстояние.

— Гранид. А тебе бутерброды понравились? Я сама сделала творожную и сырную пасту и поджарила льняные лепешки с яйцом.

— Вкусно. Классно.

И мне стало совсем радостно. Ноги отдыхали, сандалии болтались в рюкзаке, а Гранид, как и не устал сам, тащил меня к низкому солнцу — к моей развилке домой.

Утро или день? Окна были завешены так плотно, что не пробивалось света. Я проснулась в зале на узком, как рельса, диване и шевельнула пяткой. Ее до сих пор щекотало луговой травинкой, а вместо лежанки и покрывала, я еще несколько секунд прижималась к жесткой мальчишеской спине с острыми лопатками. Мне нужно домой… и так не хотелось домой…

В комнате другой мебели не было — вся противоположная стена завалена бумажными книгами в стопках, а под подоконником стоял ряд пустых цветочных горшков.

— Ай, Нюф…

Это он щекотно нюхал мою ногу, чем и разбудил. Я деревянно поднялась и деревянно прошлась по чистому полу. Пока свидетелей не было, потянулась и порастягивалась в разные стороны, сделав зарядку. Стало сносно — боль еще давала о себе знать эхом то там, то здесь, но к человеческим чувствам тело вернулось.

— Ты встала?

— Да!

— Умоешься, иди на кухню. Я работу закончу минут через десять.

Перекличка из комнаты в комнату с Гранидом, который услышал мою возню. В приоткрытую дверь я заметила свет монитора, такие же глухо занавешенные окна и спинку компьютерного кресла. Нюф зацокал когтями, проходя на кухню первее меня и закрутился в ожидании.

— Тебе чего? Еды? Воды?

Две кастрюльки с водой и остатками вареной курицы стояли под окном, и я снова спросила, как будто он мне ответит:

— В туалет хочешь?

Пес заворчал, фыркнул, стал тереться о штанины, как гигантский кот, крутя башкой и высовывая язык.

— Он уже гулял, зверюга. Просто ластится. — Гранид появился рядом. — Садись, не занимай места. Час дня уже, есть снова хочешь?

— Час дня!? — Я села на табурет и ударила сама себя по пустому запястью. — Персоник в ванной остался… Страшно смотреть, — там, наверное, лавина сообщений. Я вчера кинула с ужином маму, тетю и любимую кузину, а вместе мы так редко собираемся, что теперь обид будет вагон.

— Так не смотри. Никуда родня не денется.

— Я могу приготовить что-нибудь…

И с небольшим сомнением кинула взгляд на старую плиту и две старых сковородки у мойки.

— Сиди. Все есть — чай, кофе. Из еды — яичница, половина вареной курицы и сладкий перец в прикуску. На что согласна?

— На курицу. И на чай.

Гранид включил электрический чайник, засыпал в стеклянный заварочный — черный чай. Пока было время, а пес переключился на него, и тыкался носом уже ему в колени, он присел на корточки и стал задирать собаке верхнюю губу:

— Покажи клыки… смирно, зверь. У него с утра пасть кровила, пил, облизывался, лапой пытался чесать. Надо вернуть его хозяину. А то сбежал спасатель… не крутись!

Я посмотрела на спину Гранида, на замятый воротник его рубашки, шею с короткими подбритыми в стрижку волосами, на более заросший затылок, и захотела дунуть. Ребячась, как в детстве.

И в мыслях затолкалось одно — «скажи ему», «скажи ему», «скажи ему»… «Признайся, черт возьми, что ты — это она, и ты его помнишь!». И не могла.

Я раздваивалась в этих чувствах. Была одна сторона — в которой мне не легко набрать его номер, отправить сообщение и как-то напомнить о себе, когда не рядом. Сторона, в которой мы оставались друг другу чужими людьми, по воле обстоятельств перетерпевшими друг друга в одних стенах полтора месяца. А другая, — в которой мне с Гранидом очень легко общаться, хочется говорить все, как есть, без вранья и смущения. Сторона, в которой он свой в доску! Ведь я его всю свою жизнь знала! И в те моменты, когда он надо мной издевался — он будто говорил с Эльсой-Ромашкой, а когда вот так, по-простому и даже с теплотой — с Эльсой-Лисенком.