Наталья Чернышева - По образу и подобию [СИ]

— Тише, — поморщился он, — не ори… Поскольку ты первой нарушила уговор, теперь очередь за мной.

— Очередь? Какая ещё очередь? — не поняла она.

— Трепать тебе нервы, — пояснил Огнев. — Пойдём, поешь. И получишь на десерт.

Ничего не оставалось, кроме как признать его правоту. Нарушила уговор? Нарушила. Теперь получай…

— Я понимаю, — с отменным ехидством говорил воспитатель, — что сообщение в личку через мессенджер прислать иногда адски трудно. Но геолокацию-то зачем отключать?

Алёна молча жевала картошку с мясом, не ощущая вкуса. Геолокацию терминала она выключила, когда моталась в аэросладже. Ради анонимности. А включить обратно забыла. И возразить на упрёк было нечем: сама дура, сама виновата.

— Пришлось нашего диспетчера-второрангового просить, — продолжал Огнев. — Чтоб через инфосферу на тебя вышли. И я ей теперь должен. Зверски не люблю такие долги!

Значит, пока она дрыхла в лектории, диспетчер военной базы по просьбе Огнева посмотрел на неё глазами профессора Ольмезовского. А Огнев уже пересказал маме, что с непутёвым чадом всё в порядке. Зараза…

— Я интернатский, — сказал Огнев. — У меня не было матери. То есть, биологические родители были, конечно же, но они подписали контракт с Институтом без обязательств по воспитанию. Нормально. Я их не искал ни тогда, ни потом. И не хотелось. А вот большинство моих одногруппников росли в семьях. Я им отчаянно завидовал, но иногда жестоко не понимал. Однажды мой приятель, Сашка Белоглазов, нахамил в моём присутствии своей матери… Я тут же набил ему морду до кровавых пузырей, — он невольно потёр кулачище, вспоминая. — Никаких оправданий, что она сама виновата, лезет не в своё дело и постоянно командует, я не принял. Мать есть мать. Даже если она тебя сама не рожала.

Алёна угрюмо молчала. Как-то не получалось пропускать мимо ушей речь Огнева. Мораль в них наличествовала, причём аж скулы от неё сводило, но забить, как раньше, не получалось. Может быть, потому, что в словах маминого мужчины содержалась изрядная доля правды, неприглядной, как нечищеная картошка. Могла ведь сообщение кинуть, объяснить, где и почему, когда вернётся. И геолокацию включить. И по ночам не шарашиться в сетевых игрушках, хотя вот этого, наверное, не могла. Но хотя бы скрыть! Чтобы маме было спокойнее.

— Любят не словами, — подвёл итог Огнев. — Любят — делами. Слово, не подкреплённое делом, — пустой трёп. Имей в виду. Пригодится на будущее. Всё, спокойной ночи.

Он отлепился от стены, которую подпирал, и вышел из кухни. Алёна скорчила ему в спину рожу, но больше по инерции, чем всерьёз.

Тим нашёлся, как профессор Ольмезовский и говорил, на территории Третьей Энергостанции. Вообще, это были такие дальние выселки, монорельсовый поезд шёл два часа с лишним. Здесь уже значения окружающему пейзажу не придавали: ухоженными были только лужайки перед комплексом станции, а дальше тянулись косогоры, засыпанные гранитными обломками, между которыми пробивались упрямые цветы. Алёна узнала сальвию, аптекарскую ромашку, вездесущие ночные фиалки…

Тим появился из проходной почти сразу, словно ждал её визита. Всё такой же растрёпанный, руки в брюках. Но на бейджике под логотипом Объединённых Энергосистем значилось: Флаконников Тимофей, ведущий инженер. И золотая молния психокинетической паранормы. Знаки паранорм в служебное время обязаны были носить все, за исключением телепатов: эти не имели права вообще скрывать свой ранг и внутриранговую ступень никогда. Злые языки говорили, что, мол, даже в борделе…

— Привет, — жизнерадостно сказал Тим.

— Ага, привет, — отозвалась Алёна.

Они пошли по узкой дорожке вдоль обрыва, из которого поднималось смешное лиловое облако, похожее на пузатого человечка в шляпе-колпаке. Станция находилась на изрядной высоте, здесь даже воздух был другим, — прозрачным, холодным и резким, со вкусом целебных трав высокогорных лугов…

— А что у тебя за паранорма? — полюбопытствовала Алёна. — Я в справочнике не нашла никакого «о-нор»'а!

— Линия неограниченного психокинеза, — коротко объяснил Тим.

— Та самая, с побочными эффектами, которую перестали разрабатывать двадцать лет назад? — уточнила Алёна. — Вот это да. Так тебе двадцать с хвостиком, так, что ли? А выглядишь как пацан.

— Это один из побочных эффектов, — хмыкнул Тим, — внешний вид. Довольно безобидный эффект на фоне прочих, — он поддел носком камешек, подбросил его в воздух.

Камешек — осколок серого гранита, — взмыл вверх, перевернулся несколько раз и пролился на землю сверкающим дождём. Простучали по земле тяжёлые капли, выжигая траву и тонкий слой почвы до скалистого основания…

— А обидные — какие? — спросила Алёна, рассматривая проплешины, от которых отчётливо потянуло горелым.

— Меня нельзя убить, — сообщил Тим, останавливаясь и рассматривая изломанный бесчисленными ледяными вершинами горизонт. — Вообще. Совсем.

— Разве ж это обидный эффект? — засмеялась Алёна.

— Для кое-кого — да, — пожал Тим плечами.

Алёна вспомнила вчерашний разговор с профессором Ольмезовским в лектории, и пересказала его. Тим внимательно слушал.

— Значит, Олег сделал стойку, — сказал он, изобразив профессора настолько похоже, что Алёна поневоле прыснула. — Это хорошо.

— Что хорошего? — спросила Алёна.

Ей не нравился настрой Тима. Но тот лишь пожал плечами, не вдаваясь в подробности.

— Тим! В чём дело?

— У него ничего не выйдет, — ответил Тим невпопад. — Но напрячься всё равно не помешает. Олег со злости иногда совершенно чумовые открытия делает.

— Знаешь что, умник! — обозлилась Алёна. — Я тебе не разменная монета в твоих тёрках с профессором!

Её захлестнуло жаркой волной гнева, даже в глазах на миг потемнело. Обидно чувствовать себя вещью, тряпкой, которую используют, а потом вытирают об неё ноги и выбрасывают. Тим хотел, чтобы профессор Ольмезовский сделал чумовое открытие? Отлично. Пускай, только без неё.

— Без меня это всё, понял? — озвучила она свои мысли.

Развернулась и пошла обратно, пиная по дороге всё, что попадалось под ноги.

Не до полного уничтожения, конечно, а просто так, срывая обиду. Полдня убила на поездку, — к кому? К циничной сволочи с редкой паранормой? Пусть он своим «о-нор праймом» подавится, вот что. Неограниченный психокинез у парня — это любопытно и интересно, но уж не настолько, чтобы себя в лужу ронять.

— Ты не монета, — сказал ей в спину Тим. — Ты — сокровище…

— Что? — она обернулась, не поверив своим ушам.

— Сокровище, — повторил он с обычной своей грустной улыбкой.

Какая женщина устоит перед таким комплиментом? Алёна не устояла.

— Дурак, — сказала она, ощущая, как испаряется, истаивает без следа поднявшаяся было злость.