Тару Ссонберг - Соль и дым [litres]

Как бились о скалы.

Слышала, как они грохочут, обращаясь к ней.

Макензи ступила резиновыми сапогами в воду, спустившись на ступеньку. Иначе ей не добраться до дома. Она открыла дверь и вошла без стука.

Он заметил – дверь была не прикрыта как следует. И эта манера О'Келли не закрывать дверь на замок начала его раздражать. Арлен так пытался прикрыть шею воротником, что ничего не видел. Отодвинув парня с дороги, Джокер первым толкнул дверь. Внутри было темно и тихо – только эта привычка острова наполнять все шумом волн и их плеском о камни. И Джокер вполне мог поклясться, что так, как он сейчас, мог почувствовать себя вчера же и Арлен. О'Келли молчал, выглядывая из-за плеча.

– Джокер? – Вдруг очень четко разнеслось эхо.

Звук показался эхом – таким необычным был голос, и он ступил глубже в темноту. А потом зажегся свет, и Джокер увидел у противоположной стены Макензи. Ее лицо выглядело измученным, тяжелые веки грозили закрыть глаза, волосы были чуть влажные и растрепанные, а нижняя губа искусана в кровь (хотя ему сильно хотелось верить в этот момент, что кровь была не ее).

Глядя в льдинки глаз Макензи, он чувствовал, как что-то разрывает его. Между прошлым и настоящим выросла стена.

Не дождавшись ответа, руки Мак взлетают вверх и обхватывают плечи Джокера. И что-то внутри его накрывает волной тишины и спокойствия. Больше нет шума волн, нет свиста ветра, больше нет шепота или крика. Пугающе кричит чайка, но никто ей не отвечает. Джокер чувствует взгляд Арлена на своей спине, холод рук Мак на своих плечах, оказавшихся вдруг такими сильными, ожидание мириад волн и свой голос. Джокер отпускает все это – и волны щекочут каменный берег, ветер протяжно вздыхает, забирая с собой чайку. И тогда он снова слышит его – голос-эхо:

– Где вы были? Где вы были? Почему все это происходит?

Вместо ответов… Нет, как ответ, с неба спускаются нити, высаживая на остров капли дождя.

Отпустив Джокера, Макензи притягивает за руку Арлена и обнимает его. Но уже иначе, чем Джокера, она утопает в руках О'Келли. Словно… закрывает собой Джокера, пытаясь сохранить его. Арлен же может защитить ее. Кто защитит Арлена в таком положении, неясно. Только за спиной парня в открытой двери виднеется почерневшее небо и ровно прочерченные полоски дождя.

Джокер плотно закрывает дверь и подходит к подруге, готовый защитить ее от любой опасности. Он вглядывается в темные углы комнаты и только потом замечает воду на полу – она просачивается в кроссовки Джокера, омывает сапоги Арлена и укутывает голые ноги Мак.

– Что…

– Я не знаю, – снова отвечает девушка, и от ее голоса у Джокера подкашиваются коленки – такой он чистый и неземной. – Я просто… послушала их…

– Думаю, я могу объяснить.

Если то множество легенд, что он перечитал, ища ответы в детстве, – правда, то он знает ответы и на эти вопросы.

Мак и Джокер поворачивают к нему головы, и Арлен хочет провалиться сквозь землю. Будь его воля – он никогда бы не пожелал своим друзьям такого. Но он начинает свой самый честный рассказ.

Раньше это случалось чаще, сейчас все реже. Из океана на острова выходили морские люди. Их называют по-разному: русалки, сирены, селки, финфолк. Но все они принадлежат Океану – большому и необъятному, как мир, они его дети, братья и сестры – его волны.

Но так, как человек любит океан, так океан любит человека, его волны выходят к человеку и входят в его жизнь. И когда у них рождаются дети, они могут появляться на островах. Морской ребенок считается проклятым, ведь волны всегда хотят его вернуть, ведь их дитя никогда не сможет жить полноценной жизнью на суше. Он будет как подменыш из сказок о фейри – с каким-то недостатком.

Так затонули многие острова, когда Отец возвращал детей домой. Но иногда волны могли договариваться с людьми, чтобы те выдали назад их ребенка, и тогда остров оставался цел.

– От любви к Океану сходят с ума, – закончил Арлен.

ОТ ЛЮБВИ К ОКЕАНУ СХОДЯТ С УМА

Ты, Макензи, принадлежишь им – волнам, я искал тебя всю жизнь. А когда нашел, ты оказалась единственной, от кого мне так сложно отказаться. Посмотри, ты… говоришь, стоя в водах Океана, как в легендах о селки, которые могут петь только в волнах. Ты прекрасна, Макензи, наверное, я люблю тебя.

– А ты, Джокер…

– Я знаю, кто я.

– Что?

– Я знаю, кто я… – Джокер мрачнеет на глазах – таким тяжелым грузом ложится на него это открытие.

Но Арлен не знает, о чем тот говорит. Он не знает тайну Джокера. Что он принадлежит волнам. Почему они взбесились, завидев его. Но если Джокер знает, то кто такой Арлен, чтобы лезть к нему в душу. Они смотрели какое-то время друг на друга, потом Джокер аккуратно спросил:

– Ты ведь не заставишь Мак…

– Я не смогу… убить ее. Убить остров. Я… не знаю, что мне…

– Зато теперь я знаю. Арлен. Джокер, – пропела им Макензи. – Об этом не может быть разговора. Вы не можете решать за меня, теперь это мой выбор.

Лицо Арлена исказила гримаса страдания:

– Я не могу…

Мак подошла к нему медленно, словно подплыла, и положила ему на щеку свою руку.

– Все хорошо. Все будет хорошо, у нас будет время, – она поднялась на носочки и поцеловала подбородок парня, соленый от слез.

Взглянув напоследок в серые глаза Арлена, Макензи обходит его и идет к двери. Ее никто не останавливает, когда она выходит наружу. Мягкие и совсем не пугающие волны омывают ее ноги. Девушка спускается ниже к утесам, на песчаный берег. Набирает в руки ледяной воды и довольствуется ощущением, как она вытекает сквозь ее пальцы.

Она сказала Океану то, что давно должна была сказать. Из самых глубоких вод к Макензи вышли девушки и принцы, водяные лошади и крохотные блудные огоньки. Черные камни на берегу захрустели под копытами эх-ушге, келпи и ньоглей – таких похожих на обычных лошадей, но шерсть у них всех оттенков серого моря и закручена, словно волны. Ласковое ржание и тихие нежные голоса слились в песнь океана. Ее песнь.

Он прислонился к стене и сполз по ней вниз, сел на пол.

Он безразлично смотрел на Арлена, который ударил дверь кулаком. Теперь он знал, что это называется безнадежностью. За стенами и за дверью Джокер ощущал свою Макензи, которая приняла свои чувства – к нему, к Океану. Теперь он знал, что это называется счастьем. Но Джокер все еще не знал, что творится внутри его. Это слишком древняя магия, старше самого Океана. Старше первого поцелуя, старше самой магии и мягче ресниц. Неуловимо.