Мария Власова - Верь [СИ]

Перепуганная медсестра бежит следом, началась такая суматоха, что здраво начала мыслить, когда загорелась над дверью надпись: «НЕ ВХОДИТЬ». Сползаю по стенке, вытираю с лица пот, слишком поздно понимая, что это не пот вовсе, а кровь. На руках она осталась, когда раны зажимала, так и лицо наверняка вымазала. Смотрю на свои руки в крови и понимаю, что начинается истерика, она все нарастает и нарастает. Слёзы всё сильнее, мне не хватает воздуха, кажется, что я сейчас задохнусь от рыданий, по телу прокатывает волна мелкой дрожи. Сжимаю голову руками, но легче не становится.

— Что, подохла? — слышу его фразу, и истерика почти затихает, уступая большему чувству.

Вскакиваю на ноги и толкаю Рада на стенку, замахиваюсь, но он заламывает руки.

— Подохла? Подохла?! Зачем, твою мать, зачем ты это сделал? — кричу, пытаясь вырваться, но это кажется невозможным.

— Ты такая красивая, когда плачешь, — слышу странную фразу в ответ.

Наклоняется к моему лицу, и моя ярость достигает, казалось бы, невозможных пределов. Поцеловать он меня вздумал! Сейчас! С размаху бью его лбом в челюсть, и плевать, что от этого закружилась голова, и потемнело в глазах.

— Сумасшедший больной ублюдок! — кричу со всей злостью, на которую только способна.

Смеётся, он смеётся с меня. Глаза болят от слёз, они смывают кровь с моего лица, но не с рук и совести.

— Ты это сделал, чтобы наказать меня? За то, что я не захотела рассказывать? Но причём тут Тася, она то тебе что сделала?

— Ничего, единственное чем эта тварь заслужила свою участь, то только тем, что для тебя она дорога. Это всего лишь способ показать тебе, что меня лучше слушаться, а то все, кого ты так ценишь и любишь — умрут.

Его холодные руки сжимают шею, но не душат.

— Больной ублюдок, — шепчу, пребывая в странном состоянии, похожем на ужас.

— Мне нравится твоя смелость, но в меру. Ты же не хочешь, чтобы я наведался в твой родной город, к твоей матушке? — говорит, склонившись к моему уху, а затем кусает его.

Может в его представлении это эротично, но в моем просто мерзко. Дёргаюсь от него, но больше не пытаюсь его ударить.

— Послушная девочка, — говорит с глумливой улыбкой, когда отпускает, а я не пытаюсь его ударить.

Мама…

Сердце сжимается в груди, бешено стучит в висках. Мамочка моя. Закрываю рукой лицо, отступаю подальше от этого жуткого человека. Сажусь на кушетку рядом с Артуром. Долго не могу успокоиться и прекратить лить слёзы. Затем прокручиваю в голове, раз за разом, картинку с раненой Тасей и с ужасом понимаю, что её мучили все эти пять месяцев с Нового года. Пока я сидела дома и ходила на пары — её морили голодом, держа за животное. Почему я так просто приняла слова Кая о том, что её пара по связыванию её не убьёт? Убить не убил, но за зверя держал и так ужасно измывался. Злюсь на него за это, поворачиваюсь, чтобы высказать всё, что думаю о нем, но смотря на его лицо, я не могу сказать и слова. Так выглядит боль и раскаянье — глаза пусты, как будто мертвец передо мной, руки сжаты в замок и опущены, он даже как будто повзрослел лет на десять. Даже мурашки по коже от всей гаммы его молчаливых переживаний.

— Неужели так сложно понять, что мы тоже люди? — шепчу, закрывая глаза.

Мне никто не отвечает, тем и лучше. Операция идёт несколько часов, так что меня начинает морить в сон. Отгоняю его как назойливую муху, и когда дверь в операционную открывается, слегка не успеваю за Артуром подойти к ней. Тасю везут на каталке вместе, она бледная, но судя по приборам, прикреплённым к её телу — живая. Её перевозят в соседнюю комнату, с надписью «реанимационная». Последним из операционной выходит врач в перепачканном кровью халате.

— Опять эта проблемная пациентка, — вздыхает он измучено.

— Опять? — вырывается у меня вопрос.

— Помнится в первый раз, когда она здесь появилась, на Новый год, в её животе тоже была наша пуля. Что весьма странно, поскольку по договору мы не имеем права убивать оборотней на их территории, — он выразительно смотрит то на Артура, то на Рада.

Рада? Почему он не ушёл? Не понимает, как здесь не уместен или меня стережёт? Не собираюсь я никуда от Таси уходить, уже хватило.

— Поменьше болтай, — требует Рад, подпирая стенку.

— Ты меня обманул, так что имею право говорить, что хочу, — язвительно отвечает ему Андрей и как-то не хорошо на меня смотрит.

— Как она? Будет жить? — наконец задаёт самый важный вопрос Артур.

— Раны я зашил, серьёзных повреждений нет, но кровопотеря очень большая. Мы не можем сделать переливание, потому что крови оборотня у нас нет, как ты помнишь, Артур. Можно конечно надеяться, что организм сам к этому приспособится, но я в этом сомневаюсь.

— Если нужна кровь оборотня, то бери мою! Перелей ей мою! — даже руку ему подставляю.

— Но ты же не…

Врач обрывается на полу слове, смотря на меня удивлённо.

— Давай, делай! Забери у меня столько, сколько ей нужно.

— Уверена? — переспрашивает он прищурившись.

— Хватит болтать, делай! — требую у него.

— Ну ладно, пошли, — открывает для меня дверь в реанимационную.

— Спасибо, — хватает меня за руку Артур, перед дверью.

— Потом поговорим, — обещаю ему.

Больничная кровать, лёгкий свет их ночника возле двери. Ритмично пищит какой-то прибор, считая её пульс. Голова кружится, слабость не даёт сконцентрироваться. Может просто уснуть? Но для чего? Мне снятся кошмары снова и снова. Он начинается одинаково, я снова в том багажнике и рядом Кристина, мёртвая, само собой. А я все пытаюсь её спасти, раз за разом, раз за разом…. Этот сон бесконечный, и заканчивается только тогда, когда падаю с кровати. Странно, что во сне я все ещё вижу обоими глазами. Возможно моя частичная слепота — это наказание за то, что с сестрой случилось. Слишком мелкое наказание, недостойное чужой жизни.

Так тихо, помимо приборов ничего не слышно. Праздник закончился? Всё здесь мнимое и не настоящее, что этот городок, что люди в нем. Странное дело получается, оборотни больные, охотники в основном тоже, а самые нормальные — люди? Но последний самый обычный человек пытался убить меня битой с вбитыми в неё гвоздями. У него даже почти получилось, оставил меня инвалидом на всю жизнь. И как после этого считать людей нормальными? Может, нет этих «нормальных» на самом деле? Может «нормальность» — это недостижимый эталон, а все люди, (оборотни всё же люди) просто скрывают свою гадкую сущность от остальных? Моя же паршивая душа столь отвратительна, что часть её проявилась наружу и заставляет людей умирать. Может поэтому никто не пытается меня спасать? Никто не ищет, никому не нужна….

Закрываю глаза, вздыхаю. Опять слишком жалею себя, нужно перестать.

Все что со мной происходит, я заслужила. Принимаю это, хотя часть внутреннего «я» хочет поспорить. Вот только лучше за мои ошибки буду страдать только я, чем другие.