Елена Звездная - Право первой ночи

— Арити, будьте так любезны, слезьте с меня! — уже без сарказма, с требованием в голосе, с яростью, которая в нем просыпалась, потребовал Правящий Кондор.

— Угу, уже, — заверила я, удобнее устраиваясь на подопечном, и на всякий случай сжимая коленями, чтобы уж точно, с себя рывком не скинул.

Скидывать лорд даже не попытался, но очень странно как-то спросил:

— Слушайте, Арити, — произнес основательно оседланный мной, — просто исключительно из чувства любопытства — на вас хотя бы белье есть?

— Нет, — язвить в такой ситуации почему-то казалось более правильным, чем жалеть, — я по вашему замку по ночам исключительно нагишом разгуливаю!

Странно усмехнувшись, лорд заметил:

— Но ночнушка присутствует.

— Сорочка, — вздохнула я. И почему-то пояснила: — Я еще не ложилась, Рэймонд, я ждала пока вы заснете, и собиралась опробовать на вас то, чем меня в детстве лечила мама.

Криво усмехнувшись, лорд заметил:

— У вас оригинальный подход к лечению, — он указал на мое положение, и добавил. — Арити, пожалуйста, давайте вы просто с меня слезете, потому что, поверьте, несмотря на весь спектр той боли, которую я сейчас испытываю, другое, гораздо более яркое чувство, ощущая вас на мне в позе наездницы, берет верх даже над болью. Слезайте. Прошу вас. В данный момент я не слишком адекватен, а вы слишком прекрасны, плюс ночь, плюс кровать, плюс я точно знаю, что на вас исключительно сорочка и короткие панталоны, и мне хватит всего движения, чтобы их сорвать. Слезайте, идите к себе, желательно заприте дверь, а утром мы побеседуем о ваших способах лечения в менее приватной обстановке.

Едва ли до конца понимая, о чем он, я все же не привыкла отступать от того, что уже решила.

— Рэймонд, — повторила непреклонно, — как вас в детстве называла ваша мама?

Синие, казавшиеся темными глаза молодого мужчины странно сверкнули в темноте, и лорд хрипло ответил:

— Никак, Арити. Моя мать умерла родами. Еще вопросы, или вы все же уберетесь из моей спальни, наконец?

— А вот это уже грубо, — честно сказала я.

— О, вы даже не представляете, насколько я сейчас могу быть грубым!!! — прошипел Рэймонд.

Ну, начинается. Сейчас скажет еще как как Барт «Сгинь, малявка, и без тебя все заживет!», так что к чему-чему, но вот к грубости раненных и страдающих от боли парней, я была более чем привычна.

— Так, — не став спорить, вернулась к тому, что прекращать точно не собиралась. — Хорошо, кормилица?

— Исчезни! — уже рык.

Какой же он нервный.

— Возможно, — продолжила я, — близкий человек, может девушка. Мне нужно то имя, которое находит отклик в вашем сердце, Рэймонд.

И вдруг с искаженного болью, покрытого испариной бледного лица исчез весь гнев. Но еще несколько секунд, лорд Хеймсворд смотрел на меня, прежде, чем глухо произнести:

— Рэймонд.

— Точно? — мне важно было уточнить данный момент.

— Абсолютно, — пристально глядя на меня, ответил Правящий Кондор.

Что ж, попробуем тогда с этим именем.

Я склонилась над обессиленным мужчиной, упираясь ладонями в матрас, по обе стороны от его головы, и попросила:

— Закройте глаза, пожалуйста.

— Не хочу, — вдруг как-то обреченно, но абсолютно уверенно, сказал он.

Ладно, попробуем так. И глаза закрыла я.

Я не знала, получится ли, между матерью и ребенком связь сильнее, чем между тем, кого я сейчас удерживала лишь весом своего тела и осторожностью мужчины, опасавшегося, что скинуть мое тело с себя наиболее безопасным для меня образом он не сможет. Но не попробовать, я не могла, вот только учитывая повреждения лорда Хеймсворда, боюсь, одним дубом тут не обойтись.

И я, сделав глубокий вдох, очень тихо, подстраиваясь под ритм, слыша треск горячей свечи, и ощущая напряженное тело под собой, зашептала, пытаясь подстроиться под ритм:

«Дубовая роща за стеной, дух лесной, поделись своей силой со мной.

Как под ветром не гнешься, так и Рэймонду вовек гордо стоять, все удары судьбы легко принимать.

Дубовая роща за стеной, дух лесной, поделись своей силой со мной.

Как защищаешь сенью леса да зверье, так Рэймонда защити, жизнь и здоровье ему подари.

Дубовая роща за стеной, дух лесной, поделись своей силой со мной.

Ты наполняешься силой земли, ту же силу Рэймонду подари, чтобы в буре смогл выстоять, чтобы врагов мог побеждать.

Дубовая роща за стеной, дух лесной, поделись своей силой со мной».

Я проговорила весь наговор до конца, но даже не открывая глаз, чувствовала — что-то не так. Что-то не сработало.

Задышала тяжело, пытаясь ухватить ту нить понимания, что ускользала и ускользала, но я ее чувствовала, что-то странное я чувствовала, а еще слышала — шелест дубовой рощи под горой, аромат леса, глухой звериный рык где-то там, в обрывах, среди гиблых мест, куда наши деревенские, даже самые отчаянные и бахвалистые, не ходили никогда.

А еще я чувствовала, что мало. Этого мало. Не знаю, откуда пришло это понимание, мне в какой-то миг показалось, что оно жило там всегда, и нужно было просто услышать и сказать, то что я и так знала.

Руки, ослабев, дрогнули, я опустилась на локти, и почти касаясь губами плотно сомкнутых губ Хеймсворда, и начала шептать, пытаясь уловить ритм, отразить ритм, выговорить, высказать, выплеснуть:

«Дубовая роща под горой, дух лесной, поделись своей силой со мной.

Как под ветром не гнешься, так и Рэймонду вовек гордо стоять, все удары судьбы легко принимать.

Дубовая роща под горой, дух лесной, поделись своей силой со мной.

Как защищаешь сенью леса да зверье, так Рэймонда защити, жизнь и здоровье ему подари.

Дубовая роща под горой, дух лесной, поделись своей силой со мной.

Ты наполняешься силой земли, ту же силу Рэймонду подари, чтобы в буре смог выстоять, чтобы зло смог побеждать.

Дубовая роща под горой, дух лесной, поделись своей силой со мной».

Слова лились словно горный ручей, легко и свободно, и ритм заговора казался простым, безумно знакомым, естественным, правильным. Словно я все это знала, всегда знала, оно таилось внутри меня, ожидая, когда понадобится, и в нужный миг, в самый нужный миг эти слова перестали быть только словами, они стали волшебством, серебром лунного света, сиянием звезд, умиротворяющим шумом листвы на деревьях…

И вдруг все изменилось!

Резко, стремительно, жутко!

Потому что я, находясь здесь, в замке, вдруг увидела обрыв, один из тех, заросших крапивой и колючими кустарниками, на северной окраине леса, куда никто никогда не ходил, и там, в самой густой части скопления колючих насаждений, в самой глубине пропасти, в самом жутком месте — вдруг зажглись ненавистью желтые, звериные, полные ярости глаза чего-то ожившего!

Последнее, что я запомнила, был крик… абсолютно точно мой, и я потеряла сознание, ощущая, как стремительно меня сжали обеими руками.