Лариса Петровичева - Девушка без имени [litres]

– Этот Клод просто дурачок. Больной человек с расстройством мышления. Я попал на него случайно и решил остаться.

Голос – неприятный, старческий, шипящий – не принадлежал Ренарду, и Лефевр ощутил мгновенный озноб, догадавшись, кто именно с ним говорит. Первым побуждением было схватить нож и загнать под сердце Мороженщика: Лефевр с трудом смог его подавить. Секретарь выронил перо и забормотал молитву. Он решил, что на дыбе висит одержимый и демон, забравшийся в него, может вырваться в любую минуту.

– Здравствуйте, Винокуров, – прищурился Лефевр. – Как поживаете? Как книги продаются?

Во взгляде Ренарда мелькнуло искреннее уважение: он оценил соперника, и оценка оказалась высокой.

– Неплохо, неплохо, – сказал он. – Я доволен.

– Хитрая вы сволочь.

– Ну еще бы.

– Как же вы попали в голову Клода?

Ренард мечтательно ухмыльнулся.

– Верите ли, господин инквизитор, совершенно случайно. Про мое перышко вы уже в курсе, да? – Лефевр кивнул, и Ренард продолжил: – Я однажды подумал, что будет, если сказать ему: «Дорогое перо! Найди человека, который станет моими глазами и ушами в Сузе!» Я сказал, но оно не отзывалось пять долгих лет. А потом нашло этого Клода Ренарда, психически больного человека, и каким-то образом соединило наши сознания.

Секретарь опомнился и принялся записывать с такой скоростью, что перо яростно заскрипело.

– Я еще много чего пробовал попросить у пера, – произнес Ренард, – но, увы, больше ничего не вышло.

– Как оно вообще к вам попало? – поинтересовался Лефевр.

Ренард задумчиво повел плечами и тотчас же скривился от боли, пронзившей тело.

– Купил у старьевщика. Мне понравился корпус из красного дерева, – ответил он. – А потом обнаружил, что им очень удобно писать разные истории. Вдохновение накрывало, образы так и мелькали. Я уже после догадался, что оно показывало ваш мир.

– Клод Ренард – несчастный сумасшедший, – угрюмо сказал Лефевр. Желание вонзить нож в убийцу появилось снова: пока еще слабое и тихое, но он знал, что оно станет крепче и настырнее. – Не стыдно было заставлять его убивать?

Ренард ухмыльнулся.

– Вы знаете, нет. Не стыдно. Он стал героем одной из лучших книжных серий нашего мира и получил бессмертие.

Лефевр понял, что сейчас ударит. Презрительное равнодушие Винокурова действительно было каким-то демоническим. Человек не может быть таким .

– Шестнадцать девушек погибли, – сказал он, стараясь сдерживать ярость, но она все-таки звенела в его голосе. – Шестнадцать девушек отдали свои жизни. Неужели это для вас ничего не значит?

– Шлюшки. Кому они нужны?

Лефевр вдруг увидел себя со стороны: рука все-таки взяла тоненький нож и полоснула Ренарда по груди. Неглубокая царапина тотчас же взбухла каплями крови, но Ренард не почувствовал боли – он рассмеялся и произнес:

– Какие мы нервные, надо же. Да, шлюшки. Обычные потаскухи. А эта Алита просто дура. Муж уже не знал, куда от нее деваться. Вечно лезла со своими слезами и непониманиями.

Лефевру понадобилось невероятное усилие воли, чтобы опустить руку. Некоторое время он стоял молча, пытаясь совладать с собой, а Ренард вдруг рассмеялся еще громче, и в его визгливом смехе не было ничего, кроме презрения.

– Конечно, как я сразу не догадался! Ты ее трахал, да? – Ренард резко втянул носом воздух, и его бледное лицо снова растянуло болезненной ухмылкой, будто сам Мороженщик не хотел гримасничать, но чужая воля управляла его мимикой, и это причиняло ему боль. – На тебе до сих пор ее запах… Еще одна шлюха. Говорила, что любит мужа, а сама уже под другого легла.

Щелчок отпавшей челюсти секретаря услышали, должно быть, на другом конце города. Он слепо нашарил выпавшее из руки перо и несколько минут пытался собраться с мыслями и продолжить записи. Лефевр сочувственно улыбнулся.

– Как ты узнал, что мы составили портрет Мороженщика? – спросил он. Ренард сознательно провоцировал его, но Лефевр поклялся, что больше не поддастся. Дьявол говорит правду устами ангельскими и человеческими, но слова его – зло и яд.

– Мы с Клодом собрали кучу защитных артефактов, – с гордостью сообщил Ренард. – Они давали сигнал, когда приближалась опасность. Одним из них было блюдце с яблочком, зачарованное особым образом, чтоб тебе было понятнее. Оно и показало эту дуру. Хотя нет. Сонечка Тимофеева все-таки не дура. Сгнить бы ей в клетке, ан нет. Ловко тебя за яйца взяла.

Лефевр вдруг обнаружил, что стиснул челюсти так сильно, что голова начала гудеть – только после этого он понял, что Ренард назвал настоящее имя Алиты. Сонечка Тимофеева. Не Солия и не Сокия, как привиделось Лефевру, а София. Это понимание было похоже на удар в висок.

Ренард пристально взглянул в лицо инквизитора и негромко произнес по-русски, должно быть решив, что Лефевр его не поймет:

– Да. Софья Тимофеева. Только тебе это ничем не поможет. Одного имени мало, чтобы открыть проход между мирами. Но даже если ты и выкопаешь артефакт, который для этого нужен, – Ренард рассмеялся, тонко и хрипло, и продолжил: – Ты все равно ее не отпустишь.

Лефевр с нарочитым безразличием пожал плечами и ответил тоже по-русски – и этот ответ навсегда стер презрительную улыбку с лица Мороженщика:

– Отпущу. Можешь не сомневаться.

И вонзил-таки нож под ребро Ренарда – глубоко, по самую рукоятку.

Разумеется, никто не осудил поступка Лефевра. Убийца, да к тому же одержимый демоном, заслуживал только такого финала. Господин Ульфнар прямо сказал, что Лефевру следовало использовать не нож, а многозарядный револьвер, и не в допросной, а прямо в алтарном зале. Лефевр сказал, что так бы и поступил, но Суза все-таки правовое государство, так что приходится соблюдать формальности. На том и порешили, и Лефевр, сдав отчет о деле Мороженщика, отправился домой.

Господин Ульфнар дал ему несколько дней отпуска, и первый день Лефевр провел отсыпаясь: он с удивлением обнаружил, что дефицит сна у него просто колоссальный. На второй день Лефевр решил приняться за работу и написал послание профессору Гундеготту:

Лефевр был уверен, что Винокуров не просто так сказал «выкопаешь артефакт». Он проболтался, будучи свято уверенным, что инквизитор не говорит по-русски. Что ж, это давало Лефевру надежду. Впрочем, когда он увидел груду книг, которую, пыхтя и отдуваясь, приволок посыльный, его энтузиазм слегка поубавился.