Елена Ершова - Нигредо [СИ]

И граждане Авьена — господа в шапокляках, дамы с зонтиками, гомонящие студенты, дети, военные, степенно прогуливающиеся старики, — перемешивались в пеструю и шумную живую массу.

Как реактивы в тигле.

Нет, кишащие микробы под микроскопом.

Сontagium vivum fluidum.

Генрих глубоко воздохнул — легкие тотчас опалило запахами духов и пота, выпечки и нагретой солнцем земли, — и двинулся навстречу толпе.

— Вы часто совершаете такие прогулки? — спросила баронесса, вертя головой по сторонам.

— Реже, чем хотелось бы, — ответил Генрих, пряча ладони в карманы пиджака, и заметил: — Мне нравится, что вы обращаетесь ко мне, не спрашивая на то позволения. Обычно по этикету мне приходится первым начинать разговор.

— Простите, — смутилась баронесса, замедляя шаг. — Я так неловка… Не зря мой покойный муж пенял на то, что я никогда не стану ему достойной парой.

— Вы ведь иностранка, — беспечно отозвался Генрих. — Наверное, в Славии иные обычаи. Один мой друг, заядлый путешественник, рассказывал, что в некоторых северных странах здороваются носами, а в Бхарате запрещено заводить третью жену, и поэтому, если приходит такая нужда, мужчины берут в жены дерево.

Баронесса звонко и непринужденно рассмеялась, чем заслужила полный недовольства взгляд от старухи в траурном чепце.

— Не пытайтесь выглядеть кем-то другим, — продолжил Генрих, улыбаясь пожилой фрау обезоруживающе-ярко, отчего та приоткрыла ссохшийся рот и забормотала молитвы. — По крайней мере, не со мной. Я ценю в людях открытость и честность. А вы?

— Доброту, — не задумываясь, ответила баронесса. — И готовность всегда прийти на помощь.

Она вдруг обернулась через плечо и нахмурилась. Генрих проследил за ее взглядом и обнаружил скользнувшее за балаганчик из желтых, красных и белых лоскутков пятно.

— Вы тоже видите его? — тихо осведомился он.

— Да, — шепнула баронесса, ловя его под локоть и косясь за спину. — Этот человек идет за нами от самых ворот.

— Это один из моих соглядатаев. Они крайне назойливы, но безвредны… пока. Делайте вид, что ничего не происходит.

Баронесса испуганно кивнула и заметила:

— Должно быть, неприятно постоянно находиться под наблюдением.

— Вы правы, — согласился Генрих и, уступив дорогу симпатичной фрау в огромной шляпе с пышными перьями, увлек баронессу в сторону. — Я знаю место, где можно поговорить без посторонних глаз и ушей. Смотрите!

Баронесса вскинула голову, щурясь на чисто-синее небо. В нем, расцветая алыми соцветиями, покачивались вагончики колеса обозрения.

Генрих ускорил шаг, аллея раскрылась и ввела к низкому заборчику, за которым медленно вращался гигантский обод.

— Один круг! — Генрих бросил карусельщику двадцать гульденов. — остальное оставь себе! В честь его высочества и во славу его!

И, приоткрыв баронессе дверцу кабинки, осторожно подсадил ее и вспрыгнул следом.

Под ногами плавно качнулась опора, заскрипел обод, подбрасывая кабинку вверх. Генрих ухватился за витую спинку стула и подвинул его баронессе:

— Присядьте.

Она боком опустилась на самый краешек, придержав турнюр и поправив оборки. Генрих опустился напротив и с удовольствием отметил аккуратную сервировку, обложенный льдом графин с плещущейся рубиновой жидкостью на дне и полное отсутствие посетителей за двумя другими столиками.

— Желаете вина, баронесса? — предложил он, с удовольствием встряхивая графин и наблюдая, как земля за стеклом постепенно уплывает вниз вместе с крикливыми зазывалами, шумными толпами и назойливыми преследователями, отчего в желудке поднималась щемяще-приятная волна, отдаленно напоминающая эффект от укола морфием. И так же, как после укола, отступала тревога, сменяясь ощущением расслабленности и полета.

— Я предпочла бы кофе, ваше высочество, — тем временем ответила баронесса.

— Сожалею, — без сожаления ответил Генрих и плеснул вино в бокалы. — Но сегодня весь Авьен празднует мою грядущую помолвку и желает счастья. Вы ведь желаете мне счастья, не так ли?

— Конечно, — она сжала бокал. — Пусть ваша семейная жизнь будет безоблачной, ваше высочество!

— Amen, — ответил Генрих и сделал глоток.

Вино приятно охлаждало, играло терпкостью на языке, что отчасти гасило его внутренний пожар. Генриху захотелось набрать полные горсти льда и растирать их в пальцах до тех пор, пока по запястьям не потекут щекочущие ручейки.

— Отсюда открывается прекрасный вид, — заметила баронесса. С ее лица пропала прежняя настороженность, в глазах блуждали огоньки.

— Вы здесь впервые?

— О, да.

— Тогда наберитесь терпения. Скоро мы поднимемся над деревьями, и вам откроется поистине захватывающее зрелище.

— Я вижу! — легко отозвалась она, жадно выхватывая убегающую вниз зелень, яркие пятна палаток меж ними и вспыхивающий над крышами шпиль кафедрального собора Святого Петера. — Авьен очень красив!

— Думаете? — спросил Генрих, в свою очередь любуясь мягко очерченным профилем баронессы, задорно вздернутым носиком и живым румянцем щек.

— Со стороны он куда красивее, чем изнутри. Отсюда город похож на игрушку в музыкальной шкатулке. Стоит потянуть ручку, как запускается механизм: городок крутится, в окнах вспыхивают огоньки, а на площадке перед ратушей даже двигаются крохотные фигурки.

— Совсем как эти, не правда ли? — Генрих указал вниз. Шляпки и зонтики — бисерная россыпь в густой зелени аллей. Голоса не слышны, вместо них — задорно летящая музыка. И весь этот город — нагромождение черепичных крыш и дворцовых куполов, эклектики и барокко, соборных шпилей и фабричных труб, — как заводная игрушка на ладони. Наскучит — и остановишь движение жизни одним нажатием пальца.

— Вам не очень-то нравится Авьен? — голос баронессы вытряхнул Генриха из задумчивости.

— А вам? — машинально спросил он.

— Нет, — быстро ответила баронесса. — Не всегда.

— Отчего же?

— Он пытается выглядеть лучше, чем есть на самом деле. Только поглядите на всю эту позолоту! — ее спина натянулась струной, глаза вспыхнули лихорадкой. — Он ведь пытается обмануть нас! Как нищий, обокравший дворянина и нацепивший его одежды! Он же кричит всем: смотрите! Какой я богатый и знатный! Какая древняя у меня история! Как я велик! А стоит соскоблить позолоту, и под ней окажутся язвенные струпья…

— Vivum fluidum, — пробормотал Генрих. — Как же вы правы…

— Впрочем, — услышал смущенный голос баронессы, — с высоты Авьен и правда впечатляет. И я, конечно, не должна говорить такие вещи о ваших владениях, ваше высочество.

— Не моих, — ответил Генрих, покручивая в пальцах почти опустевший бокал. — В моих руках нет власти, только огонь… и я не знаю, можно ли спасти тех, кто много веков гниет изнутри. Или одним ударом покончить…