Ната Лакомка - Любовник королевы фей

С самого детства я знала, что нельзя ходить в Картехогский лес. Об этом говорили все в нашем замке. Там живут эльфы, а они не терпят, когда в их владения вторгаются люди.

Только вот белые розы росли лишь в Картехогском лесу, и ничего с этим нельзя было поделать. А я хотела появиться на празднике летнего солнцестояния в венке из белых роз.

Мой прапрапрадед — восьмой граф Марч, смог заключить с эльфами соглашение, и вот уже лет триста наши народы жили в относительном мире, но все эти года люди все равно обходили лес стороной, а простолюдины называли Запретным.

Только я все равно мечтала о розах. Пусть мачеха хоть что говорит, но лилии — это для овечек. И леди Брина украсит волосы лилиями, и все семь ее дочерей. Об этом мне рассказала моя служанка — Лита, ей были известны все последние сплетни в городе. К тому же, лилии — они почти не пахнут. То ли дело — розы.

Когда я поделилась своими планами с Литой, та перепугалась не на шутку, и мне пришлось долго ее уговаривать, чтобы не выдала меня отцу.

— Ничего со мной не случится, — уверяла я Литту, преградив ей дорогу из комнаты, потому что она так и рвалась вон. — Дойду до опушки, срежу дюжину цветов и вернусь. Старый Патрик в прошлом месяце ходил туда и притащил корзину роз.

— Вот давайте и отправим туда Патрика, леди Дженет, — взмолилась Лита. — Он старик, такие эльфам ни к чему. А вы у нас — молоденькая, красивая, эльфы только на таких и охотятся!

— Да их уже лет двести никто не видел!

— А папенька ваш?..

Я смутилась, но ненадолго. Никто в Картехоге не мог меня переспорить, и Липе не удастся. Мой отец пошел дальше нашего общего предка и заключил с эльфами договор о мире и торговле. Мы отправляли лесному народу вино и шелк, а взамен получали драгоценные камни и серебряные слитки.

— Папа тоже не видел эльфов, — возразила я. — Они только договор подписали, но так и не показались послам. Может, они нас еще больше боятся, чем мы их.

— Они только одного боятся, — отрезала Лита, — святой молитвы! А вы отродясь ни одной молитвы наизусть не заучили! Не пущу я вас, никуда вы не пойдете.

Лита находилась при мне вот уже лет десять, с тех пор, как умерла матушка. Год назад отец женился второй раз, и с тех пор Лита стала мне еще роднее. Нет, с леди Элеонорой мы жили достаточно мирно, но особой приязни между нами не было. Мачеха оказалась старше меня всего лишь на пять лет, и как-то так получилось, что теперь в Картехоге больше исполнялись ее капризы, чем мои. А в этом году она твердо вознамерилась выдать меня замуж, потому что скоро мне должно было исполниться девятнадцать, и ей это казалось почти позорным.

Сама-то она первый раз вышла замуж в семнадцать и через три года овдовела.

Покойный муж не оставил ей наследства, поэтому доблестные лорды не толпились у ее порога с предложением повторного брака. Но папочку наследство не интересовало, он был сам богат. Должна признать, что леди Элеонора была мила и прекрасно играла на лютне, и относилась к отцу с большой заботой, но мне казалось, что все это — просто маска. И рано или поздно, маска будет снята, и мачеха покажет всем свое истинное лицо. Вовсе не миленькое.

Слова Литы о молитве натолкнули меня на отличную мысль. Недаром мой отец славился своими дипломатическими способностями — должна же я была хоть что-то хорошее унаследовать от него. — Я выучу самый большой псалом, — выпалила я, — а ты ничего не скажешь папе, пока я сбегаю в лес!

— Никогда вы его не выучите, — сказала служанка, но я поняла, что она уже уступила.

— Дай мне час, и я расскажу псалом наизусть, — я отошла от двери и решительно взяла запылившийся молитвослов.

Лита смотрела на меня во все глаза, а потом прыснула:

— Ну и забавно вы смотритесь с книжкой, леди Дженет! Еще забавнее, чем с пяльцами!

В ответ я скорчила гримаску — о моей нелюбви к чтению и вышиванию знали все. В том числе и мачеха, которая частенько заводила разговоры о том, что настоящая леди должна молиться и вышивать каждый божий день, чтобы заслужить вечное спасение после смерти, а не когда приезжают гости, чтобы произвести на них хорошее впечатление.

Но я не хотела думать о том, что будет после смерти. Я хотела радоваться жизни и думать о настоящем. Например, о празднике летнего солнцестояния.

Это обещал быть прекрасный праздник! Ожидался приезд всех лордов из ближайших графств. Устроят охоту, турнир и пиры, будут танцы и представления, будут выбирать самую красивую девушку праздника. И как было бы прекрасно, если бы выбрали меня! А для этого нужны белые розы. Только они — и никаких лилий.

Через час я бодро отбарабанила Лите псалом, не споткнувшись ни на одном словечке, и была отпущена в Картехогский лес, сопровождаемая наставлениями, упреками и слезами.

— Если так боишься, — сказала я, надевая простое платье темно-зеленого цвета, чтобы никто не признал во мне леди, — пойдем со мной. — Да что вы! Я от страха умру, едва окажусь под дубами! — завопила Лита.

— Брось, Лита, эльфов тебе уже не надо бояться, — поддразнила я ее, отчего служанка пошла красными пятнами. — Побойтесь бога так шутить, леди Дженет! — оскорбилась она. — Я честная девушка. Что бы там не болтала кухарка!

— А я про кухарку и словом не обмолвилась! — засмеялась я, поцеловала Литу в щеку, заверила, что не зайду за Холодный ручей — границу между землями эльфов и людей, и побежала прочь из Картехога, через черную лестницу.

Наш замок стоял посреди города, окруженный рвом и стеной. Но тому, кто знает потайные ходы и выходы, не составит труда выбраться и за стену, и за ров, минуя стражу.

Вскоре я шла по улицам города, наслаждаясь ясным летним днем и свободой. Из отцовского замка я сбегала часто. Особенно я любила базарные дни, когда в городе собирались купцы со всей страны, а то и из других земель. Сколько нового можно узнать, если не сидеть в четырех стенах, как благовоспитанная леди! И вот это все — торговые палатки, брусчатка на улицах, кареты, таверны, гомонящая детвора и крикливые продавщицы рыбы — вот это и есть настоящая жизнь. А не чтение псалмов и вышивание.

Никто не узнавал меня в простом платье, и пару раз разносчики, тащившие подносы с выпечкой, прикрикивали на меня, требуя посторониться. Я только посмеивалась и ничуть не обижалась, потому что это казалось мне ужасно забавным — вот идет по улице единственная дочь графа Марча, и никто не кланяется ей, никто не говорит льстивых слов про красоту и ум. Нет, говорит.

Навстречу попались подмастерья — совсем юнцы, у которых только-только пробились усы. Они увидели меня и принялись шумно звать с собой, горланя на всю улицу стихи о каштановых кудрях и белой коже. Один даже попытался обнять меня, но я увернулась и убежала, заливаясь смехом. Разве не приятно, что тобой восхищаются, потому что ты и в самом деле хороша собой, а не потому, что ты — единственная наследница графа.