Екатерина Федорова - Руна на ладони-1

Припухлые губы Хильдегард снова округлились, пшеничные брови взлетели. Она вдруг весело выдохнула:

— Но это же меняет все! Значит, волчья жена сама прибежит сюда, стоит волку её позвать. Жаль, конечно, что та сказка, что я заготовила, не пригодилась. И труп Гуннульфа напрасно тух три дня в здешней кладовой…

Труп Гуннульфа, подумал Ульф. Выходит, глава оборотневой стражи все-таки не успел уйти из крепости вовремя. Но для чего им понадобился его труп?

А потом плетью хлестнула догадка. Гуннульф оборачивался в лунного волка, со светлой шерстью. Как он сам. А для людей все перекинувшиеся оборотни на одно лицо — вернее, на одну морду.

Они хотели показать Свейте труп Гуннульфа, выдав его за тело мужа. Затем, наверно, предложили бы защиту в обмен на её дар.

И все-таки что-то не связывается, судорожно решил Ульф. Есть ещё что-то…

— Выброси эту тухлятину в море, — равнодушно бросил Торгейр. — И будем надеяться, что волчья жена явиться, когда получит весточку от оборотня. Несколько дней у нас ещё есть.

Хильдегард улыбнулась. Посмотрела на Ульфа.

— А ты что скажешь, волк? Прибежит твоя женщина, если ты её позовешь? Отвечай.

И хоть сказано было мягко — но губы Ульфа шевельнулись.

Нельзя, яростно подумал он. Снова клацнул клыками, почти откусив себе половину языка — рана на котором успела немного зажить…

А следом он все-таки проговорил, невнятно, кулдыкающе, пока кровь щедро заливала шерсть на подбородке и шее:

— Не… не знаю. Я её опоил. Она не простит.

— Зачем? — Хильдегард взглянула с интересом.

— Хо… хотела идти со мной! — неровно пролаял Ульф. — Сюда!

— Вот и славно, — задумчиво сказала Хильдегард. — А то я уже подумала, что ты именно так её и получил, опоив и уложив под себя. Раз хотела пойти вместе с тобой — значит, беспокоилась за тебя. Раз беспокоилась, стало быть, прибежит.

Дверь мастерской вдруг с грохотом распахнулась, кто-то изумленно выкрикнул:

— Торгейр?! Что ты тут…

— Молчать! — резко приказала Хильдегард, глядя в сторону выхода. — Войдите. Но тихо, без болтовни.

В мастерскую послушно, безмолвно вошли трое стражников.

За раскрытой дверью, во дворе крепости, перекликались людские голоса. Оттуда тянуло тревогой, смешанной с ночной свежестью, где-то зло гавкнул пес…

— Кто у вас сегодня присматривает за стражей? — деловито спросила Хильдегард.

— Ярл Скаллагрим, — ответил один из воинов.

— Вот и хорошо, — нетерпеливо бросила она. — Раз вы успели крикнуть, думаю, сейчас сюда прибегут. Но это и к лучшему — с этим пора заканчивать. Приказываю вам выйти и охранять дверь. Тем, кто прибежит, скажете, что внутри находятся Гудбранд и Сигтрюг. Они хотят видеть ярла Скаллагрима, чтобы признаться ему в убийстве конунга Олафа. Никого, кроме ярла, не пускайте. Идите.

Мужики вышли, старательно прикрыв за собой дверь. Хильдегард снова посмотрела на Ульфа.

— Что ж… мы с тобой ещё поговорим, волк. И не раз. А сейчас приказываю — забудь все, что ты слышал здесь. Вы пришли в крепость, захватили Гудбранда и Сигтрюга. Ты пытками заставил их признаться в убийстве Олафа. Меня этой ночью ты не видел. Все понял, Ульф?

Ему вдруг стало тяжело дышать. Оборотень разинул рот, пытаясь глотнуть воздуха — но ребра словно стиснула чья-то громадная лапа, и вздохнуть он не смог. Тени, притаившиеся вокруг, стали чернее, потянулись к нему длинными когтями…

— Отныне ты будешь служить конунгу Торгейру — верно, как его правая рука, — объявила Хильдегард.

Торгейр, стоявший за её спиной, вскинул брови. Посмотрел на Ульфа насмешливо, но не сказал ни слова.

— И мне ты тоже будешь служить — как жене твоего конунга, — закончила Хильдегард. — А сейчас надень гривну. Люди не должны видеть тебя без неё.

Ульф качнулся, покорно сделал шаг в сторону Торгейра. В голове метались мысли — рваными кусками, в которых не было смысла…

Было что-то, что он должен помнить, вдруг всплыло у него в уме. Помнить и не забывать. Но что?

Свейта, уверенно подумал Ульф. Вот о ком нельзя забывать.

Однако Свейта в безопасности, он отправил её в Ульфхольм. Впрочем, если Торгейр станет конунгом и сделает его своим помощником, да ещё подарит поместье ярла Хёгни, как обещался…

Тогда Свейту придется вызвать сюда, в Нордмарк. Место жены рядом с мужем.

ГЛАВА 8

Когда Света пришла в себя, её тошнило. Язык лежал во рту сухой шершавой тряпкой, палуба покачивалась…

И щеку щекотал мех покрывала.

Я по-прежнему на корабле, вяло подумала Света.

А Ульф ушел с Торгейром в крепость. Но сначала он её то ли опоил, то ли околдовал какой-то местной магией….

Пожалуй, все-таки опоил, решила Света после короткого раздумья. Во всяком случае, в сон её потянуло сразу после эля, принесенного Ульфом.

Она скосила глаза. В окна напротив постели лился неяркий свет. День был не солнечный — но все-таки день, и Ульф уже мог вернуться.

Света глубоко вздохнула. Шевельнулась, приподнимаясь на локтях.

Откуда-то со стороны двери сразу же раздались чьи-то шаги. Колыхнулась было призрачная надежда, что это Ульф — хотя ей, Света это знала, теперь следовало его ненавидеть. И не доверять. Единожды предавший…

На колени рядом с постелью опустился человек. Свет лился сзади, оставляя лицо в тени — но Света его узнала. Один из людей Ульфа. Кажется, Викар.

— Мы уже начали тревожиться, Холегсдоутир, — громко заявил мужчина. — Ярл сказал, что напоил тебя зельем светлых альвов, чтобы ты спокойно проспала до утра… но полдень уже давно миновал, а ты все не просыпалась. Хочешь пить? От альвова зелья горло пересыхает, по себе знаю.

Света слабо кивнула — и кое-как села. Каюта вместе с Викаром тут же качнулась у неё перед глазами, по онемелой шее и между лопаток стрельнула вялая боль. Похоже, она перележала на спине.

Мужчина протянул ей открытую флягу. Света приняла, жадно глотнула горьковато-кислую жидкость. Проглотила, борясь с головокружением. Сделала ещё глоток, и ещё…

А когда оторвалась, хрипло выдохнула:

— Ульф?

— Ярл остался в бухте под Нордмарком, — объявил Викар. — Прошлой ночью. Мы сейчас идем к Ульфхольму, по его приказу. И ещё он велел передать тебе одну вещь.

Викар сходил к сундуку, вернулся. Уронил что-то на постель рядом со Светой. Она потянулась, схватила кожаный шнурок, уже примерно зная, что это.

И обида пополам со злостью, вяло ворочавшиеся внутри, сменились страхом. К горлу подкатил комок.

Обмотанный медной проволокой, к шнурку был подвешен длинный клык. Сантиметров шесть в длину. Примерно половина его отливала слоновой костью, дальше клык желтел…

А на самом конце краснело пятнышко. В этом месте крохотную дырку, уходившую вглубь, залепляла плоть.