Диана Хант - Сердце волка

На этом страшном фоне раздаются крики, звучащие коротко, отрывисто, похожие одновременно на лай и приказы.

Я свесила голову вниз и ахнула.

Далеко внизу ровная, почти круглая площадка, и по ней прыгают, бегают, кувыркаются полуголые люди. Даже с такой высоты видно, что у них загорелые, покрытые буграми мышц спины. Некоторые словно перечеркнуты черными и голубыми полосами. Практически голые, не считать же темные короткие обрывки на бедрах одеждой. Вот несколько из них сошлись в круг, ударили о землю длинными палками и набросились друг на друга. В голове снова зашумело, а я поняла, отчего моя комната на этой странной древесной башне качалась. Как еще сама башня не рухнула?

«Боже, где я?» — подумала я и тут же произнесла вслух: — Как я здесь оказалась? И почему я ничего не помню?

Стоило мне попытаться вспомнить последнее, что было со мной до пробуждения в этом странном месте, как перед глазами замелькали картинки.

Лошади… они встают на дыбы, оглушительно ревут… раздается лязганье волчьих зубов, острых, как ножи. Свист стали, удары, Андре падает на землю и в следующую секунду исчезает под серой копошащейся массой.

— Андре! Нет!

В глазах потемнело, и мир сузился до пульсации в висках, сознание накренилось и поползло куда-то в сторону, шершавая кора царапнула колени, ладони, лицо.

Я даже успела подумать, как хорошо, что я теряю сознание, сейчас, вот сейчас будет не так больно… Но, как назло, сразу за этой мыслью пришло осознание, что спасительной темноте не бывать!

— Не-ет! — заорала я и заколотила кулаками по шершавому полу, сдирая кожу с костяшек. — Нет! Нет! Не-ет!

Я поднялась, упираясь руками, вцепилась в часто переплетенные ветви перед лицом и принялась трясти их.

Комната зашаталась, сердце перехватило, но меня уже было не остановить.

— Что это за место?! Где я? Где?! Я?!

Сзади раздалось:

— Это Заповедные земли.

Я вздрогнула и оглянулась на низкий, с хрипотцой, женский голос и увидела, что в проеме ветвей, окруженная листвой, стоит незнакомка.

Видимо, оттого, что я сижу на полу и смотрю на женщину снизу вверх, она показалась мне прямо-таки исполинской — литые мускулы рук и ног, горделиво задранный подбородок, макушка уходит ввысь, в шелестящую листву.

На женщине короткая кожаная юбка, не доходящая даже до середины бедра, и кожаный лиф-нагрудник, с трудом удерживающий богатое содержимое декольте. Женщина шагнула вперед, и стало понятно, что волосы у нее черные, собранные на затылке в хвост, спускающийся по спине.

Черты лица хищные: выпуклые объемные скулы, тонкий нос, плотно сжатые губы. Лицо узкое и словно немного вытянутое вперед. Красивое, даже безупречное, если бы не тяжелый подбородок и хмурый вид.

Глубоко посаженные глаза под густыми сросшимися бровями карие, радужка словно полностью закрывает их, и от этого глаза кажутся совсем черными.

Маленькие, заостренные кверху уши, мочки практически отсутствуют.

Взгляд женщины тяжелый и какой-то презрительный, ее нос дернулся и немного сморщился. Мне показалось, что это из-за моих слез. Руки сами взметнулись к щекам, вытирая мокрые разводы.

Женщина презрительно скривилась, и моя догадка подтвердилась — ей действительно неприятны мои слезы.

— Тебе рано вставать, — сказала она. Манера говорить у нее отрывистая. — Хоть и все кости целы.

— Судя по ощущениям, не все.

Женщина снова скривилась и пожала широкими мускулистыми плечами.

— Тебя берегли по дороге, как не берегут щенков.

Пока я обдумывала ее слова, амазонка приблизилась ко мне, наклонилась, и мне показалось, что в тени ее зрачки сверкнули ярко-красным.

Я отпрянула, но наткнулась на ветки сзади, комната качнулась, и это вызвало улыбку превосходства на лице женщины.

— Рано встала, — повторила она. — Возвращайся обратно. Ну же! Вставай!

Цепкие пальцы обхватили мое запястье, и я успела заметить, что указательный и средний пальцы женщины одной длины.

В карих глазах отразилась досада, она пробормотала что-то про мешок с удобрениями и дернула.

От резкой, неожиданной боли из глаз снова брызнули слезы, я не сдержала короткое «ой!», когда оказалась на ногах. Женщина, оказавшаяся выше на голову, подхватила меня за талию и увлекла к кровати. Судя по тому, что подошвы не ощутили прикосновения коры, которой тут был покрыт пол, едва ли мои ноги вообще коснулись его.

Меня швырнули на кровать и я скривилась от боли, екнувшей в пояснице, в ребрах, но чудом сдержала стон, твердо решив не доставлять своей мучительнице удовольствия.

Но она все прекрасно поняла и без слов.

Сросшиеся на переносице брови чуть сползли вниз, вверх взметнулась мускулистая рука и молниеносно сорвала гибкую ветку, свисающую с потолка.

Сорванную ветку женщина швырнула рядом со мной.

— Жуй, — приказала она. — Это снимет боль. И даст сил. На какое-то время. Насколько это вообще возможно в твоем случае.

Она демонстративно оглядела меня, и я непроизвольно одернула белую нательную рубашку, открывшую при падении ноги.

Пристальный взгляд женщины такой холодный и тяжелый, что захотелось опустить глаза, забиться в самый дальний угол, сжаться в комочек и трястись, трястись, пока она не уйдет или хотя бы не перестанет смотреть.

Но что-то внутри меня словно приказывало не сметь отводить взгляд, и, не сводя глаз с женщины, я взяла ветку и рванула зубами листья.

Брови женщины поползли вверх.

Как назло, я откусила сразу целую макушку, и когда горечь наполнила рот так, что свело челюсти, было поздно. Желудок поднялся в горло спазмом, я принялась отплевываться, вытирать вновь брызнувшие слезы, а по надменному лицу женщины пробежала победная усмешка.

Я отбросила ветку в сторону, посчитав, что это была шутка, причем шутка плохого тона, и не сразу поняла, что боли в отбитых ребрах и костях почти не чувствую.

— Где моя одежда? — процедила я сквозь зубы, почему-то очень не хотелось, чтобы эта женщина в кожаных доспехах, со стальной мускулатурой и выражением пренебрежения на лице думала, что я ее боюсь.

Она пожала мускулистыми плечами, немного наклонила голову набок, словно раздумывая, отвечать или нет. Наконец сказала:

— Платье не выдержало пути.

Я нахмурилась. Кажется, мне снилось, что меня куда-то везут и что-то твердое впивается в ребра, беспомощно болтается голова на мягкой шее, подпрыгивая на ухабах…

— Его надо привести в порядок, — сказала я. — Где бы я ни находилась, я не буду ходить в одной сорочке.

Видимо, это насмешило женщину. Она коротко фыркнула и снова нахмурила брови.

— Приводи, — сказала она. — Здесь тебе нет слуг. Но в нем будет неудобно. Если даже удастся восстановить из обрывков.

— Удастся, — заверила я ее, вспомнив долгую зиму в башне. Хорошо хоть, рукоделие было под рукой.