Эль Бланк - Институт фавориток

— Фырчи не фырчи, а дел ты натворил… — укоряю питомца. — Слышал? Кома у принца была. Ты чем его так попотчевал, страшный зверь шигузути? Гроза цессян! Они теперь тебя боятся, — хихикаю. Ответа, само собой, не получаю и вздыхаю: — Ну да ладно. Главное, он жив, и тебе тоже ничего не угрожает… Так где же Лурита?

Возвращаюсь в основное помещение, которое и осмотреть толком не успела, потому что нежданные гости появились. Кровать аккуратно застелена, и поэтому понять, ложилась ли девушка спать или с утра все прибрала, невозможно. А вот платье, в котором подружка вчера от меня выскочила, в шкафу отсутствует. И отсек чистки белья тоже пустой. Кстати, ведь и ванна совсем сухая, даже намека нет на влажность, которая бы, несомненно, сохранилась, прими кто-то душ с утра. Опять-таки ремонтники пришли, наверняка зная, что хозяйки не только нет в своих комнатах, но и в ближайшее время не будет.

Ого… И вновь предчувствие грядущих неприятностей распускает свои щупальца, оплетая и заставляя задыхаться от жутких картинок, рождающихся в воображении. Лурита пошла к дяде. Тот, вне всяких сомнений, был на взводе. Она грозилась его спровоцировать… Ох, не случилось бы беды!

Помедлив, все же выхожу из комнаты, пусть и без особого желания встречаться с дядей, но с твердым намерением именно это сделать. Мне жизнь и здоровье подруги важнее принципов и желания мстить за унижения, проявляя к нему неуважение. Вот только оказавшись в светлом пространстве главного коридора, основательно теряюсь. Нет, вовсе не из-за освещения, которое, кстати, действительно стало ярче, а из-за суеты и шума, которыми наполнился жилой сектор. Притом что еще десять минут назад он казался совершенно безжизненным.

Теперь же в какие-то двери кто-то суетливо вбегает, из других соответственно выбегает, а одна неуемная личность вообще проносится мимо со скоростью хорошего спринтера, а затем останавливается, едва не упав, разворачивается, делает несколько неуверенных шагов назад, ошарашенно глядя на меня, и радостно сообщает:

— Нашел!

На всякий случай оглядываюсь. Может, он кого-то другого имел в виду? Однако коридор, из которого я вышла, пуст, значит, именно мое «погуляю» вызвало такой переполох. Или «без сопровождения»?

Второе. Понимаю это, едва оборачиваюсь. Увидев заинтересованных в моей поимке субъектов, слышу от одного из них:

— Вы одна?

Демонстративно осматриваюсь, намекая, что вопрос по меньшей мере бессмысленный.

— Вроде как да, — с растерянностью в голосе подтверждаю и тут же спохватываюсь: — Ой, нет! С ним! — выразительно указываю на оборки на груди, из которых расслабленно свисает длинный тонкий хвостик.

Сиреневые глаза визави скользят по вещественному доказательству моих слов и тут же возвращаются обратно к лицу. Рассматривать место обитания шигузути он не стал. Предпочел снова заговорить:

— Разумеется, ваш питомец — достойный спутник. Однако правилами этикета предписаны сопровождающие, имеющие иное общественное положение.

— Знаю. — Безразлично пожимаю плечами и поясняю: — У меня подруга пропала, а другой компаньонки я не имею.

— Пропала? — Светлые брови цессянина ползут вверх, он поворачивает голову, чтобы бросить взгляд на своих соотечественников, стоящих рядом. Один из них немедленно выхватывает из одежды пластину переносного вильюрера и, набрав запрос, показывает начальству результат.

— По нашим сведениям, пассажирка Лурита Элеграз со вчерашнего вечера находится в каюте Джаграса Гун он’Ласта. Исходя из данных системы жизнеобеспечения, с ней все в порядке: завтрак заказан на две персоны, расход кислорода и воды тоже увеличен в два раза, система очистки работает с двойной нагрузкой, — ровным голосом сообщает альбинос, прочитав информацию. И смотрит с легким удивлением, не понимая, почему у меня от волнения сбивается дыхание, а из глаз не исчезает тревога.

А все потому, что, зная характер дяди, я не могу предположить ничего иного, кроме того, что она у него не по собственной воле ночь провела, а он ее просто-напросто не выпустил! Только вот связано ли это пленение с планом, который пыталась реализовать сама Лурита, или же оно является частью замысла дяди, о котором мы так ничего и не знаем?

— Думаю, вам будет спокойнее, если вы ее увидите и поговорите. Я вас провожу. — Интонации мужчины становятся мягче. Он, несомненно, успел за эти мгновения сделать вывод относительно возможных причин моих страхов. Сообразительный!

А я и не собираюсь отказываться. Искать вторую жилую зону, в которой разместили остальных сопровождающих, намного проще, если есть провожатый, нежели ориентироваться по плану из вильюрера. К тому же можно воспользоваться ситуацией. Во-первых, попробовать разговорить цессянина, раз уж он такой услужливый. Во-вторых, расположить к себе. Вдруг пригодится?

Так что… мило улыбаться. Максимум благодарности во взгляде. Томно вздыхать, вспомнив, что именно этому офицеру Атиус поручил заниматься моим багажом.

— Спасибо за помощь, Керас. Я так растерялась, когда поняла, что осталась совсем одна… А вы не знаете, что с Атиусом? Он сегодня со мной не встретился. Ему плохо?

— С принцем все в порядке. — Шагающий рядом беловолосый мужчина не стушевался и даже не моргнул. — Но вы должны понимать, что ли’Тон не только ваш любовник, но и важное политическое лицо. И очень часто дела Цесса, а впоследствии империи, будут требовать его личного участия. Вам незачем беспокоиться о его отсутствии. Оно временное.

Ясно. Правды от него я не услышу. Мне будут лгать. Причем качественно и с полной самоотдачей. Вон с какой искренностью смотрит! И ведь не подслушай я разговора ремонтников, однозначно бы поверила! Кстати, слово «любовник» из его уст прозвучало совсем не так, как из тетиных. Обыденно. Как само собой разумеющееся. Без скрытой издевки. Вот и наглядное доказательство того, что цессяне на самом деле подобные отношения считают нормой.

А еще они совершенно равнодушно воспринимают, когда за дверью отсека, которая раскрылась отнюдь не сразу после того, как мы подошли и Керас коснулся датчика оповещения, оказывается весьма своеобразно одетый тип. Вернее, практически неодетый, потому что полотенце, обернутое вокруг бедер, вряд ли вообще можно назвать одеждой.

Подобный облик альбиноса нисколько не смущает. И он, доказывая это, лишь коротко сообщает:

— Наследнице нужно поговорить с вашей гостьей.

— Вот как? Ей нужно! Значит, мои просьбы она игнорирует, а я ее желания должен исполнять? — язвительно хмыкает дядя, даже не взглянув на меня. Кривится и категорично отрезает: — Никаких разговоров.

Это он сказал зря. Потому как цессянин меняется моментально и кардинально: поза становится напряженной, взгляд пронзительным, а в голосе появляются непререкаемо жесткие нотки: