Екатерина Федорова - Жена Берсерка

Зато хватка рук резко ослабла — и Неждана нащупала ногами землю. Рванулась, приседая и выкручиваясь из лап…

А потом, уже вырвавшись, пнула назад не глядя. Угодила пяткой в изношенном сапоге во что-то мягкое — мужик за спиной взвыл. Уже в голос, без хриплых вздохов.

Но у Нежданы не было времени слушать, что с ним. Она кинулась прочь от бани, к ближайшему сараю. Стрелой пролетела вдоль бревенчатой стены, завернула за один угол, другой — и выскочила на сторону, что смотрела на ту же баню. Затаилась там, перестав даже дышать.

Знала — нартвегу и в ум не придет, что она вернулась почти туда же, откуда убежала. Сейчас он кинется искать ее в той стороне, куда она метнулась поначалу.

Но темно, следов не видно, и снег под ее ногами уже не скрипит… так что поищет и уйдет.

А ей без стиранного возвращаться нельзя, Красава опять погонит в ночь.

И о случившемся ей рассказывать нельзя. Новая то ли хозяйка, то ли рабыня может во всем обвинить ее саму. Известное дело — у хозяев сами же рабыни всегда и виноваты.

Одно хорошо — нарвеги, когда чужую рабыню для потехи ловят, да неудачно, потом об этом молчат.

Особенно если при этом по морде съездила да отбилась. Никогда никому не рассказывают. И про синяки, если останутся, обязательно соврут. Позором у них считается, когда мужик с бабой совладать не смог.

Даже не мстят после всего. Низким полагают за собственную слабость бабе мстить.

А отбиваться Неждане было не в первой. И сила в руках у нее была. У Свенельда воды приходилось носить без счету каждый день. Да деревянными ведрами, которые от влаги разбухают, тяжеленными становятся. Для дома, для бани, для коров, для овец, для прочей живности.

Тот, кто на нее напал, похоже, задержался у бани надолго, потому что снег с той стороны неожиданно заскрипел.

Хорошо же она ему саданула, раз так нескоро оклемался…

Шел мужик не спеша. Сплевывал, выдыхал коротко, с присвистом. Еще побаливало?

Впредь наука будет, подумала Неждана. И ощутила злую радость.

Даже темная ночь словно посветлела. Хоть кому-то она сегодня за плохое плохим отплатила. Не все же ей лишь молчать да терпеть?

А что лучше всего, порки за это не будет. Даже если бы нартвег увидел ее лицо и узнал потом — все равно и слова не проронил бы, побоявшись насмешек от своих.

Неждана стояла неподвижно, пока хруст снега под чужими ногами не стих полностью. Шаги удалились в другую сторону крепости — мужик даже не пытался ее искать.

Она добежала до бани, собрала вещи, бегом вернулась в рабский дом. Скинула принесенное на пустые нары рядом со своим местом.

Красава уже спала. И ее позднего возвращения не заметила.

А под покрывалом ждали хлебцы…

Свальд шел, выхаркивая на снег кровь. Нос распух, дышать приходилось ртом.

Кровь бежала по лицу и щекотно затекала в рот. Приходилось сплевывать.

Проклятая девка саданула его по носу затылком. И пнула между ног. По тому самому месту, которое уже потяжелело, пока он прислушивался к ее шагам.

Я тебя найду, молча и зло пообещал он неведомой девке. Даже если ради этого придется перетискать всех рабынь Йорингарда. Ощущение от ее тела он запомнил, одежонка на ней оказалась тонкая.

Хорошее было тело, крепкое, молодое. И сильное — раз так врезала.

А когда он эту девку найдет, то выкупит ее у Харальда. Все равно ему нужна какая-нибудь баба — чтобы не видеть тех снов.

Забава и сама не заметила, как ее всхлипы перешли в частые вздохи.

Поцелуи Харальда оказались хозяйскими, требовательными. И останавливался он только для того, чтобы слизнуть у нее с виска или щеки очередную слезинку. Потом снова впивался в губы…

Горячая ладонь гладила грудь. Мозоли на ней проходились по соскам, шершаво их задевая — отчего в животе что-то сжималось.

И Забава понемногу успокаивалась.

А когда уже совсем перестала плакать, и задышала глубоко, прогибаясь под его рукой — Харальд наконец оставил в покое ее губы, уже начавшие ныть. Прижался щекой к щеке, уколов короткой щетиной. Прошептал на ухо:

— Я сын Ермунгарда, Сванхильд. Я не человек. Если ты будешь жить с родичами, я приду к тебе. Из моря. Поэтому береги себя. Защищай себя. Для меня. И все будет хорошо. Помнишь, сколько раз я тебе это говорил?

Много, молча согласилась Забава. И решила, что завтра же расспросит Гудню и Тюру об этом Ермунгарде. Вызнает у них, что за зверь такой…

То есть бог. Раз Харальд его сын, то, наверно, на него похож?

Потом она со вздохом бесстыже вскинула и согнула ногу — ту, что не была прижата его коленом. Обхватила Харальда, дернула изо всех сил к себе. Зазывно, опять-таки бесстыже…

Он почему-то коротко рассмеялся. И, не торопясь наваливаться сверху, медленно погладил ее ногу. Ту самую, вскинутую. От колена — и вниз.

Сванхильд вдруг заспешила, потянула на себя, откровенно приглашая.

Но Харальд не хотел торопиться.

И его тело, после того, как он обедал с ней сегодня в опочивальне — причем не только обедал — прямо сейчас своего удовольствия не требовало.

Помучить ее, что ли, подумал вдруг Харальд. Приласкать так, чтобы змеей закрутилась на покрывале, упрашивая, чтобы взял. А то затаскивает на себя не столько потому, что действительно хочет — а от страха, что может потерять. Боясь за него.

А еще жалея, по своей всегдашней привычке…

Он коротко хохотнул и потянулся к ее ноге. Той самой, что Сванхильд согнула и даже приглашающе отставила в сторону. Аж на целых две ладони от другой ноги отвела.

Белое бедро вздрогнуло, когда Харальд положил ладонь на хрупкую коленку. Он потянулся вниз, к поросли, мягко золотившейся в свете светильника…

И вдруг застыл. Рука, скользившая по коже Сванхильд, потемнела, став черно-серой по локоть.

На белизне ее кожи ладонь казалась вылепленной из только что отгоревших углей. Но без багровых глазков.

Руку Харальд отдернул так, словно обжегся. Но стоило пальцам оторваться от бедра Сванхильд, как темнота на коже тут же прошла.

Он так и замер — с ладонью, зависшей над ее животом. Внутренности скрутило, но не от страха. От тянущей тревоги.

И непонятного ожидания.

Лишь потом Харальд перевел взгляд на Сванхильд.

Девчонка тоже успела увидеть. И сейчас смотрела на его ладонь удивленно, непонимающе.

— Я не человек, Сванхильд, — шипяще повторил Харальд те слова, которые шептал ей до этого.

А следом ощутил, как по телу побежала волна зыбкого холода. Как шея раздувается, утолщаясь. Подумал — снова меняюсь. Но не вовремя, в постели с ней…

И ведь касался ее боком сейчас. Обычно прикосновение к ней помогало.

Что странно, ни ноги его, ни живот, ни грудь, касавшиеся тела Сванхильд, цвета не изменили. Только рука, почти дотянувшаяся до золотистой поросли под животом.