Екатерина Федорова - Жена Берсерка

На Харальда вдруг накатило такое желание, какого он никогда не испытывал. Хотелось дико, до безумия.

Опустить бы руку, зависшую над ней. Коснуться завитков под животом, раздвинуть ноги…

И войти.

Лучше уйти, мелькнула у него последняя разумная мысль. Уйти, попробовать перебороть это самому. Как тогда, в лесу под Йорингардом. Он не может все время…

И в этот миг тело Сванхильд засияло горящей ветвью на холодной серости покрывала. Позвало, излучая свет и тепло.

С Харальдом опять было что-то не так. Хотя рука, которую он отдернул, и посветлела, но сам он вдруг показался Забаве и крупнее, и мощнее. Жгуты на шее и плечах вздулись, зашевелились толстыми змеями.

Словно его тело боролось с темнотой, снова нырнувшей внутрь, под кожу.

Там, где бок Харальда касался Забавы, жар, идущий от него, исчез. Теперь она ощущала холод. Не ледяной, режущий — а глубинный, какой бывает в жаркий полдень у колодезной воды, подчерпнутой с самого дна.

Но самое страшное — серебро глаз Харальда потемнело, обернувшись темно-серой окалиной.

И от этого Забава задохнулась. Внутри плеснуло и жалостью, и болью за него.

Она вскинулась, обхватила одной рукой Харальда за шею. Потянула к себе. Другой рукой надавила на ладонь Харальда, так и зависшую над ней, заставляя коснуться себя.

Подумала поспешно — снова замерз. Опять греть…

Холодная рука скользнула по животу, замерла на мгновенье у нее между ног. А потом Харальд обхватил ее, наваливаясь сверху. Вошел торопливо.

И тут же весь потемнел. Но уже не в цвет погашенных углей — а словно густо-серым туманом обметало его по коже и волосам.

Между ног Забава чувствовала холод. Но ознобом от него не пробирало. Только сжималось все в животе в ответ на вторжение плоти Харальда в нее.

Медленные, тягучие вторжения.

И хотелось не обнимать, а раскинуть руки по покрывалу, и просто лежать, ощущая, как движется в ней Харальд. Слушать его дыхание.

Забава так и сделала.

А когда он наконец отогрелся, и с долгим шипением вошел в нее последний раз — острое наслаждение вдруг растеклось по всему телу прохладной волной. И осталось внутри, не уходя, не стихая. Без сладких судорог, к которым она уже привыкла, без громких вздохов…

Забава дремотно улыбнулась Харальду, почему-то смотревшему на нее с тревогой. Пробормотала:

— Все будет хорошо, Харальд.

И даже смогла напоследок погладить его по щеке — а затем уснула, утонув в прохладном удовольствии, плескавшемся в теле.

Проснувшись утром, Харальд долго лежал, слушая дыхание Сванхильд. Встал лишь тогда, когда девчонка, вскочив, побежала умываться в углу. Поднялся, в четыре шага обогнал…

И перехватил кувшин, к которому она потянулась. Сказал, встретив ее взгляд:

— Я полью.

Она, помедлив, кивнула. Осторожно, даже боязливо как-то, подставила руки.

Харальд щедро плескал в маленькие пригоршни. Смотрел, как Сванхильд умывается, мокрыми ладонями заправляет за уши пряди, свесившиеся вниз. Потом улыбается ему, выпрямляясь — просто, ясно.

И мысли, мучившие его все утро, отступили.

А думалось Харальду о серьезном. О том, куда приведут его все эти изменения. И не устанет ли девчонка всякий раз вытаскивать его из этих бед, отогревая своим телом.

Надо было все-таки переломить себя. И уйти ночью из опочивальни.

— Сванхильд, — уронил Харальд.

И замер. Что тут скажешь? Разве что предложить ей перебраться в другую опочивальню.

Но он все равно будет приходить туда каждую ночь, и лишь потом возвращаться к себе. А Сванхильд, с ее мыслями про других баб, тут же решит, что муж собрался завести наложницу. Поэтому и ее выставил…

К тому же все изменения всегда начинались лишь тогда, когда рядом была Сванхильд. И никогда, если припомнить, без нее…

Харальд уставился на девчонку уже по-другому. Разглядывая. Вспоминая.

Сванхильд уже повернулась к нему, вскинула руку к голове — легко, быстро. Пригладила спадавшие на глаза пряди и взялась за кувшин, который он держал.

— Возьму? Поставить?

Харальд разжал пальцы, не отводя от нее глаз.

Мысли текли одна за другой. Всякий раз, когда он менялся не от крови Змея, не от зелья с его ядом, а сам, наперекор всему — Сванхильд оказывалась рядом.

Но каждый раз все происходило по-другому. В лесу под Йорингардом, хоть и с запозданием, но все вышло как надо — он посветлел и уничтожил драугаров.

Зато на пожаре впал в беспамятство. И как раз тогда, когда ее следовало спасать. Серебряная тварь, сидевшая в нем, похоже, недолюбливала девчонку. Хоть и смирялась под ее рукой.

А прошлой ночью проснулось то, что досталось ему от родителя. Темнота, спавшая в теле, вылезла посмотреть на Сванхильд? И показать, какой он ее увидит, если уйдет в море и потом вылезет на берег…

Она была красива даже так. Даже когда он смотрел глазами темного зверя, бывшего частью его самого.

Сванхильд, поставив кувшин, обернулась. Посмотрела доверчиво и счастливо. Почему-то она не торопилась спрашивать, что случилось это ночью и с ним, и с ней.

А Харальд не хотел объяснять. Еще будет время. Она вчера и так много чего узнала…

Он торопливо отступил, отворачиваясь от нее и опуская взгляд.

Подумалось вдруг — не будь у девчонки способности усмирять дар родителя, она сейчас была бы мертва.

Не было бы ничего — ни этих распахнутых глаз, легкой полуулыбки, так и не сошедшей с лица. Сванхильд, тогда еще Добава, умерла бы страшно, кроваво.

От его руки.

Может, даже Добавой не стала бы. Просто не успела бы, так и оставшись в его памяти безымянной тенью.

Хотя она достойна жизни, как никто другой. Даже не будь у нее дара — достойна.

Харальд, стараясь не смотреть на девчонку, поспешно оделся и вышел.

И лишь оказавшись во дворе, тряхнул головой, отгоняя нерадостные мысли. Сванхильд жива, это главное. Жива и рядом с ним. Теперь она должна научиться защищать себя, как это делают женщины Нартвегра.

Над двором уже занялся день. И небо над Йорингардом сияло ярко-голубыми тонами — впервые за столько дней. Над кромкой крепостных стен поднималось солнце.

Свальд этой ночью спать так и не лег. Но не из-за нывшего носа.

Как найти девку, сумевшую отбиться от него, он придумал еще по дороге, пока топал к своей опочивальне.

Топал, сплевывая кровь на снег.

В Йорингарде было два рабских дома. В одном жили только бабы. Второй делился на две части — и с одной стороны спали рабыни, а с другой рабы.

Он посторожит утром у одного из домов. На следующее утро придет к дверям другого. Но выйти придется затемно, потому что большинство рабынь разбегается по делам, которые им поручены, до рассвета. Лишь малая часть — после.

Два дня, и он найдет ту, что посмела расквасить ему нос. Ради такого дела можно обойтись и без сна — чтобы не проспать эту девку.