Екатерина Федорова - Жена Берсерка

Если ничего не найдется сегодня, он продолжит поиски завтра. Главное, найти тела, о которых говорил родитель. И найти прежде, чем до них доберутся волки…

С собой Харальд взял не пару человек, а сразу троих — братьев Кейлевсонов и Свальда.

Первых двух потому, что их жены не позволили бы им болтаться в ночное время за крепостной стеной.

А брата взял, поскольку точно знал, чем тот занимался прошлой ночью. Ловил на скользких дорожках рабыню, потом с утра искал ее в рабском доме…

— На охоту, что ли, решил съездить? — угрюмо спросил Свальд, едва они выехали за ворота крепости.

Братья Кейлевсоны молчали. Ярл приказал собраться, взять оружие — и они сделали это, не задавая лишних вопросов. И сейчас не спешили спрашивать.

— Посмотрим, нет ли где в округе волчьего логова, — нехотя ответил Харальд. — Проедемся сначала по правую сторону от Йорингарда, потом по левую. Ну, поехали.

Он наклонился, потрепал по холке невысокого жеребца, на котором сидел. Потом переливчато свистнул, крикнул:

— Искать.

Псы, узнавшие знакомый свист, черными комками покатились по неглубокому снегу. Молча, беззвучно…

На человеческие останки они наткнулись, когда солнце уже висело низко, и Харальд собрался поворачивать к Йорингарду. Им повезло. Псы учуяли даже не тело — на трупы он их никогда не притравливал — а волков, успевших найти мертвеца. Залаяли, подавая знак, помчались вперед еще быстрей, исчезнув между невысоких сосенок…

Харальд присвистнул, дернул повод, подгоняя коня. Тот недовольно фыркнул, но вперед зарысил бойко.

Мертвец лежал в небольшом распадке между деревьев. Смятой белой грудой. Одежды на нем не оказалось. Все, что имелось — тонкий железный ошейник на шее.

— Чей-то раб, — удивленно высказался Болли, когда они подъехали поближе. — Но не наш. Тело успело промерзнуть — вон, волки начали глодать, а мясо торчит морожеными лохмотьями. Но сильных морозов пока нет, и за полдня труп так не промерз бы. Значит, лежит давно. Или с раннего утра, или…

— С ночи, — оборвал его Харальд. Закончил за Болли: — И если кто-то из рабов не вернулся бы вчера вечером в Йорингард, твой отец уже доложил бы мне о пропаже. Нет, это не наш. Не стойте тут. Проедьтесь по кругу. Ищите следы — коней или людей… только не волчьи.

Он спешился, не дожидаясь, пока спутники отъедут. Подошел к трупу, присел на корточки над ним.

Рабу было лет двадцать. При жизни он был худым, изможденным — и это все, что Харальд мог сказать, потому что тело оказалось основательно переломано. Косо, странно вывернутые руки и ноги, лицо перекошено и сплющено, словно кто-то ударил по голове сбоку, смяв череп, как яйцо.

Или словно раб упал с большой высоты, кольнула Харальда неприятная мысль.

Хуже всего оказалось то, что вокруг не было видно ничьих следов — кроме волчьих, конечно. Словно тело и впрямь упало откуда-то сверху. Снег в этот день не шел, покров, выбеливший землю, лег на нее вчера…

И не было крови — ни на снегу, ни на самом теле. Кое-где обломки костей прорвали кожу, и обнажившееся мясо выглядело бледным, словно промытым. Но раны на горле или где-нибудь еще, через которую могли заранее, в другом месте, выпустить из тела всю кровь, Харальд не нашел.

Он перевернул труп, растопырившийся на снегу громадным промороженным крабом. Но все, что увидел — это рубцы на спине. Поротый двадцатилетний раб…

И еще — снег под трупом не протаял. Значит, упал он уже мертвым и остывшим.

— Нет следов, — удивленно доложил Свальд, проехавшийся вместе с Кейлевсонами по широкому кругу — и вернувшийся к Харальду. — Никаких, нигде. Только волчьи стежки. Может, он валяется здесь со вчерашнего дня? И следы запорошило вчерашним снегом?

— Думаю, ты прав, — ровно согласился Харальд.

И посмотрел на своих родичей — одного прежнего и двух новых. Приказал:

— О нашей находке в крепости не болтайте. Раб уже поротый — значит, непокорный. Похоже, парень сбежал, а хозяин его догнал и забил до смерти. Это не наше дело. Но слухов и болтовни в крепости я не хочу. Будут спрашивать — мы искали волчье логово, но так и не нашли. Все. Возвращаемся.

Дел у Забавы в этот день оказалось немного. После обеда Гудню и Тюра не повели ее в крепость, осматривать еще одну из служб огромного хозяйства — а усадили учиться вышивать серебром. Одну из пустых опочивален невестки Забавы успели приспособить под место для рукоделья. Теперь там вместо кровати стояли стол и четырьмя разлапистых стула с широкими подлокотниками.

— Этому в Нартвегре учат каждую девушку — если, конечно, она из достойного рода, — объявила Гудню, усаживаясь напротив Забавы. — Серебряная нить есть не у каждого. Рабыням такую работу не доверишь, потому что нить стоит дорого. И ткани с лентами, на которых вышивают, тоже не из дешевых…

Она величественно кивнула, принимаясь за свое рукоделье — платье на йоль, здешний праздник. Тюра, примостившись на соседнем с Забавой стуле, показала ей, как управляться с серебряной нитью. А потом сама начала выкладывать мелкими стежками узор на шелковой ленте — волны и скрещенные молотки, знак-оберег бога Тора, как Забава уже знала…

Вышивали нартвежки чудно, без иглы. Втыкали кончик жесткой нити прямо в ткань, и вытягивали ее на другую сторону, подхватывая щипчиками, нарочно для этого приспособленными. А потом еще и приминали теми же щипчиками каждый стежок, чтобы нитка не топорщилась колечком.

Забава корпела над короткой шелковой лентой, которую ей дали для обучения. И незаметно для себя увлеклась, втянулась. Даже мысли про то, чего ждет от нее Харальд, и поумнеет ли наконец Красава, оставив в покое горемыку Неждану — как-то отступили, забылись.

Стежки у нее получались вроде бы ровные. Но сам узор не выходил таким ясным, как на той ленте, которую Тюра для нее выложила на стол — чтоб смотрела и повторяла.

Вроде бы и волны те же… да не те, чуть кривенькие. И морды, которые на чужой ленте смотрелись змеиными и гладкими, у нее получились косматыми и звериными.

— Так тоже хорошо, — довольно сказала Гудню, отложив рукоделье, чтобы встать, потянуться, дав роздых спине — и заодно подойдя к Забаве, чтобы глянуть. — Главное, клыки у тебя получились. А значит, дурной глаз твоя лента отпугнет. Вот нашьешь таких кусков, потом украсим ими прорези в зимних плащах, которые для тебя сейчас шьют…

— А кто шьет? — спросила Забава, тоже отрываясь от работы и прогибаясь, потому что спина между лопатками затекла, онемев. — Я тоже могу сшить плащ для себя. Сама.

— Нет, — проворчала Гудню. — Шить мех — тяжелая работа. Нитки для этого берутся крепкие, толстые, из грубого льна. Руки от них становятся шершавыми, как кора. И иглы большие — такие, что палец можно запросто проткнуть. Но есть и другое, Сванхильд. Женщины, которые сейчас шьют для тебя, живут здесь из милости ярла Харальда. Те, кому было куда уйти, давно ушли. Тут остались три вдовы, при них две дочери. Мужей и сыновей у них убил Гудрем. А родичам убитых мужей они не нужны — одна была второй женой хирдмана Ольвдана, две других вообще третьими женами. Все серебро из их сундуков выгребли вояки Гудрема. У хирдманов, конечно, где-то есть дома, но там хозяйничают первые жены, их дети…