Екатерина Федорова - Свадьба Берсерка

Харальд сжал руки еще крепче, подумал — пусть лучше злится, чем плачет. Да еще так, беззвучно, без обычного для баб воя и хлюпанья. Ничего, потом поймет…

— Нет жена ярла, — отчеканила вдруг Сванхильд. — Нет.

И посмотрела уже не умоляюще, а отстраненно. Вздернула подбородок, вскинула брови.

Старуха-славянка, вжавшаяся в угол за его спиной, громко охнула.

А вот это уже жена ярла, подумал Харальд, рассматривая лицо девчонки. Вот сейчас обломаю — и что останется? Покорные губы…

Но и без наказанья нельзя. Он уже решил, что сгонит всех рабов, и при них отрубит двум дурам головы. В назидание всем остальным.

— Если, — громко сказал Харальд, — ты, Сванхильд, обещаешь больше никого не жалеть, я заменю казнь на порку.

Он дождался, пока старуха переведет. Девчонка снова вцепилась в него, отчаянно закивала, выпалила:

— Да.

И наконец всхлипнула. Приоткрытые губы задрожали, сложились в улыбку — неуверенную, похожую на гримасу.

— Никакой жалости, — напомнил ей Харальд. — Ни к кому. Никакой.

Затем подумал, разжимая руки — глупая. Запороть ведь можно и до смерти.

Он подхватил свой плащ, вышел. Приказал воину, стоявшему у двери опочивальни:

— Сегодня ее никуда не выпускать.

Всего понемногу, мелькнула у него мысль. Пусть не бегает по крепости сегодня.

Убби Харальд искать не стал — просто вышел из женского дома и послал одного из стражников за хирдманом.

Долго ждать ему не пришлось. Убби притопал со стороны ворот, встревоженный, хмурый.

— Что-то стряслось, ярл?

— Отойдем, — буркнул Харальд.

И повел хирдмана за женский дом, подальше от дорожки. Заявил, остановившись:

— Думаю, следовало тогда сунуть тебе сто марок вергельда. И распрощаться с тобой.

Убби изумленно выпучил глаза. Потом глянул на стоявший рядом женский дом. На лице появилось понимание.

— Она что-то натворила, ярл?

— Пыталась. — Харальд глянул в сторону фьорда. — Остальное спросишь у Рагнхильд сам. Ее сестер я отправлю на торжище. Рабыни, которых она использовала, получат по шесть дюжин ударов кнутом. Пороть будет человек с твердой рукой. И слабой памятью…

Убби понимающе кивнул.

— Беда в том, что все это подстроила Рагнхильд. И ее я тронуть не могу — из-за тебя.

— Ну… — пробормотал хирдман. — Я накажу ее, ярл. Порка всегда вправляет бабам мозги. Только слово, что ей дал, брать назад не хочу. Ты уж прости. Но она на нашу свадьбу ползком приползет. И потом я ей еще не раз напомню.

— На том и порешим, — согласился Харальд. — Кликни людей, пусть сгоняют рабов в одно место. Хочу, чтобы все видели, как кончают глупые рабыни, забывшие, кто их хозяин.

Ее не выпускали. Бабка Маленя, стукнув в дверь, что-то сказала стражнику — и им принесли подносы с едой. Вечером занесли еще пару подносов.

Рабыни, принесшие еду, в опочивальню не зашли. Подали бабке Малене подносы через порог — и дверь тут же захлопнулась.

Забава почти не ела, желанья не было. Платья тоже дошивать не стала, руки не поднимались. Хоть бабка и уговаривала ее чем-нибудь заняться.

Маленя в тот день была на диво разговорчива. Рассказывала без передышки, как жила то у одного хозяина, то у другого. Разок даже заговорила о Рагнхильд — напомнила Забаве, что беловолосая на ярла Харальда глаз положила, оттуда и все беды…

Забава сначала ходила по опочивальне, потом, обессилев, легла на кровать. Повернулась лицом к стене, замерла.

Бабка, сидя на сундуке, продолжала негромко рассказывать. И под ее тихую речь Забава размышляла.

Никого не жалеть. Вот с него, с Харальда, и начну, обиженно пообещала она себе. Потом вздохнула.

Знала — не сможет.

— Бабушка Маленя, — перебила наконец Забава тихий рассказ бабки. — А чужане сильно порют? А то мне не столько Красаву жалко, сколько ту рабыню, что кашляла. У нее-то здоровья точно нет…

Маленя только вздохнула, глядя с сундука на девку. Подумала — лучше тебе и не знать, как чужане порют.

А вслух сказала ворчливо:

— Тебе ярл что приказал? Никого не жалеть. А ты опять за свое? Лебедушка моя, Сванхильд… забудь ты это слово — жалость. Чужане его не больно почитают, а ты нынче сама из чужан. Вот и будь, как они. С волками жить, по-волчьи выть.

Бабка снова пустилась рассказывать. На этот раз про то, как жила в молодости у одного чужанина, а у того был сын, чересчур добрый, как сам хозяин сокрушался…

Забава снова ее перебила:

— Несправедливо это. Раз уж я виновата, то меня и следовало пороть.

— Ты только ярлу этого не скажи, — испугалась бабка. — Хватит и того, что от чести великой, им оказанной, при нем отказалась. Я как твое "нет жена ярла" услышала, так на месте чуть не померла. Разве можно такое говорить? Да еще тому самому ярлу Харальду?

— Он меня все равно не отпустил бы, — выдохнула Забава. — Сделал бы снова рабыней, и дело с концом.

— Вот и радуйся, что он не стал так делать, — ворчливо сказала бабка. — Ох, девка, ох, Сванхильд… по лезвию ведь ходишь. Разве можно такому перечить? Да еще после всех его милостей великих. Смотри только, ему не скажи, чтобы он и тебя выпорол.

Забава замолчала. А Маленя снова пустилась в рассказ о том, как хозяйский сын, которого она знала, вызвал на хольмганг — поединок ратный у чужан — воина. За то, что тот при нем свою же рабыню бить начал.

И на том хольмганге свою голову сложил. Хозяин плакал, а потом нашел скальда, чужанского песнопевца. Деньги немалые ему заплатил, чтобы тот вису, песню чужанскую, про его сына сложил. Чтобы по всему Нартвегру о нем и его смерти пели, а молодые слушали да на ус мотали…

Забава лежала, слушая бабку, и терзалась мыслью — почему сразу не сказала Харальду, чтобы ее порол, а не других? Раз она виновата, то ей и платить.

Стыдно было, словно напакостничала, а потом спряталась.

До тех самых пор стыдно было, пока не пришел Харальд.

Сванхильд лежала на кровати лицом к стене, съежившись и поджав колени. Вскочила, когда он вошел.

И посмотрела на него тревожно.

Харальд перевел взгляд на старуху, сказал медленно:

— Ты ведь знаешь, что чем меньше ты говоришь, тем дольше живешь?

Рабыня испуганно кивнула.

— Да, ярл.

— Когда придешь в рабский дом, — приказал он. — Расскажешь рабам то, что слышала сегодня. Чтобы все знали — связавшиеся с Рагнхильд умирают. Но тот, кто расскажет мне о ее кознях, получит награду.

— Да, ярл.

— Хорошо. — Он снова посмотрел на Сванхильд.

Девчонка стояла навытяжку и переводила взгляд с него на старуху.

— Когда Сванхильд начнет спрашивать о сестре, скажешь, что ту после порки отправили в Хааленсваге, — приказал Харальд. — И вторую рабыню тоже. А теперь я буду говорить с ней. Переводи.

Он помолчал, рассматривая девчонку. Глаза красные, припухшие, но слез не видно. Смотрит с решимостью — мрачноватой какой-то решимостью, честно говоря…