Екатерина Федорова - Свадьба Берсерка

— Завтра я отправлюсь в поход. Ее возьму с собой. Сегодня мы переночуем в моих покоях. Все вещи Сванхильд, вижу, уже в сундуке?

Единственное, что было сейчас на виду в опочивальне — ее плащ, висевший на изголовье кровати. Ни тканей, ни шитья…

Старуха суетливо кивнула.

— Скажи ей, — велел Харальд, — что в походе она будет носить мою одежду. В ней теплей, и под подол не задувает. Но если хочет взять с собой что-нибудь — пусть соберет узелок, когда мы придем в покои.

Он уже шагнул в сторону сундука, но тут девчонка что-то сказала, стоя все так же навытяжку.

А рабыня почему-то не перевела. Харальд, нахмурившись, рыкнул:

— Что там?

Старуха, сжавшись, пролепетала:

— Она говорит… что по справедливости следовало наказать ее, а не других. Прости, ярл, что не сразу тебе перевела… прости, замешкалась.

Харальд наклонил голову, чтобы спрятать легкую тень улыбки. Согласился:

— Да, по справедливости следовало наказать и тебя, Сванхильд. Мне свернуть шею этой старухе? Или придушить щенка, что я тебе подарил? Он как раз здесь, в крепости. Выбирай.

Девчонка, выслушав его слова от старухи, нахмурилась. С жаром начала что-то говорить…

Он ее перебил:

— Я — ярл. Если я совершу ошибку, за нее заплатят жизнью мои люди. Ты станешь моей женой. Привыкай к тому, что за твои ошибки платят жизнью другие. Это правильно.

Он почти знал, каким будет ее ответ. И не удивился, когда старуха перевела:

— Это несправедливо.

— Да, — согласился Харальд. — Но твоя жизнь принадлежит мне. И пока я жив, платить за тебя будут другие. Просто не совершай ошибок, Сванхильд. Вот и все. Накинь плащ, мы уходим.

Харальд наконец добрался до сундука, вскинул его на плечо. Развернулся и вышел, пригнувшись, чтобы пройти под косяком.

— Помочь, ярл? — спросил один из стражников, стоявших за дверью.

— Нет, — буркнул он. — Идите спать. Завтра рано утром уходим.

Снаружи было темно, крапал мелкий дождь. Забава шла следом за Харальдом — молча, не глядя себе под ноги и оступаясь на мокрых камнях.

Ничего не хотелось. И думать ни о чем ни хотелось. Но мысли о Красаве и о той, второй рабыне, не отступали.

Придя в покои, Харальд скинул сундук возле одной из стен. Повернувшись к ней, сказал:

— Сванхильд…

И указал рукой на сундук.

Приказывает собрать узелок, о котором говорил, как-то заморожено подумала Забава.

Сам Харальд тут же отошел, завозился у другого сундука. Покидал в него что-то из соседнего…

Потом закрыл, выложив на крышку одежду.

Забава стянула с плеч плащ, который так и не застегнула. Зачем-то аккуратно его свернула, прижала к груди. Погладила мех.

Отвернулась от Харальда. Видеть его не хотелось.

Подумала вдруг — он, наверно, был там, где Красаву и вторую рабыню пороли. Стоял и смотрел. Осуждать его за это она не могла…

Но и видеть его глаза сейчас не хотела.

Харальд подошел к ней со спины, забрал плащ, отшвырнул в сторону. Сам стянул с нее платье вместе с нижней рубахой.

Забава не сопротивлялась. Зачем? Все равно будет так, как захочет он. Харальд не только это решает — но и когда ей во двор выходить, когда взаперти сидеть.

Руки Харальда развернули ее, стиснули. А Забава вдруг вспомнила, как он разговаривал с Маленей, перед тем как поговорить с ней самой. Быстро говорил, так что она успела уловить лишь несколько слов.

Но и этого хватило, чтобы понять — Харальд отдавал Малене приказы. Что-то о рабах, рабынях, Рагнхильд…

И о ней самой не забыл, назвав ее Сванхильд.

Харальд вдруг вздернул Забаву в воздух, приподнимая над полом. Поцеловал.

Девчонка не сопротивлялась. Только была безжизненной.

И Харальд, уложив Сванхильд на кровать, застыл над ней, не спеша поглаживая ее щеку. Девчонка смотрела снизу отстраненно.

Он мог заставить Сванхильд хотеть его. Знал, что мог. Ее тело уже привыкло к нему, отзывалось на ласку. Просто потребуется больше времени — но сначала она начнет дышать чаще, а потом заойкает…

Однако она имеет право на скорбь, решил Харальд. Тело ее сестры лежало сейчас в грязи меж двух рабских домов — он приказал, чтобы тела рабынь остались там же, где их запороли. Чтобы рабы, выйдя поутру, снова увидели их. И смотрели на них все те дни, что он будет отсутствовать.

Сванхильд этого все равно не увидит, поскольку уплывет с ним в Веллинхел. И прежде чем она спустится на берег, тела уже уберут…

И все же она имеет право на скорбь. Пусть и не знает, что ее сестра уже мертва.

Завтра ночью будет стоянка в одном из фьордов по дороге, подумал Харальд, вытаскивая из-под Сванхильд покрывало — и накидывая его сверху. Там ее печаль станет легче. Весь день вокруг будет море, плеск волн, не будет крепости.

А потом они остановятся на ночевку…

Он скользнул под одеяло и уснул.

Разбудил его странный редкий стук, вплетающийся в шипение угасающего светильника. Словно по доскам била капель, нечастая и тяжелая.

Харальд приоткрыл глаза еще в полудреме — но когда вскочил с кровати, сна не было уже ни в одном глазу.

Но за оружием он не потянулся.

От дальней стены опочивальни медленно, крохотными шажками подходила женщина. Белые волосы падали до пола, укрывая ее пологом. Белая одежда, лицо уроженки Нартвегра. Красивое лицо, хоть и не такое прекрасное, как у Рагнхильд.

И в отставленной, опущенной вниз руке — чаша, легко прихваченная пальцами за один край. С другого края медленно, тягуче падают вниз капли…

— Я вышла лишь вылить чашу, — прошелестела женщина. — Времени нет.

— Сигюн? — изумленно пробормотал Харальд.

И вдруг вспомнил, что стоит перед ней без штанов. Но не сдвинулся с места.

Если жена его деда, Сигюн, вечно держащая над Локи чашу, говорит, что времени нет — значит, сейчас не до стыда.

Она продолжала медленно отмерять крохотные шажки, глядя на него спокойным взглядом. Снова прошелестела:

— Мужчины прислали яд в напитке — и кровь на лезвиях стрел. Я прислала ту, у которой хватит терпения даже на тебя, дитя Ермунгарда. Ту, что простит и тебя. А сейчас вставай. Пора.

Сквозь шипение светильника и мерный стук редких капель вдруг пробились далекие крики…

И Харальд проснулся — уже по-настоящему, резко, словно на него плеснули холодной водой. Тут же сообразил, что лежит по-прежнему в кровати, под покрывалом.

Никакой Сигюн в опочивальне не было.

Но отзвуки далеких, смягченных расстоянием криков продолжали долетать. По проходу вдруг загрохотали тяжелые шаги, кто-то завопил:

— Ярл. Вставай.

И Харальд взлетел с постели, крутнулся, торопливо одеваясь. В дверь уже колотили.

— Иду, — рявкнул он, подхватывая секиру и вылетая из покоев.

— Ворота, — выкрикнул стоявший за дверью воин. — Они их выбили, не знаю как. И в крепость уже ворвались воины Гудрема.