Екатерина Федорова - Похищение славянки

Но нужно было терпеть. Он стоял перед великим королем, получившим от отца в наследство все земли по реке Люнсве, Орне и Швебе. Отрубившего голову королю Горной Саксонии, Гульриху. Казнившего каждый день по преступнику — дабы все видели, что закон в его землях не дремлет никогда…

— Не очень хорошие, ваше величество. Ярл Турле, дед матери Харальда, не простил дочери рождение бастарда. О том, что оборотень — сын великого Змея, тогда не знал никто. Да и сейчас об этом предпочитают помалкивать. Нартвеги считают, что Ермунгард, Мировой Змей, слышит и видит все. Турле из милости даровал ребенку жизнь, но мать Харальда отдали в жены человеку с южных земель нартвегов…

Король закашлялся.

— У этих ублюдков с ледяными глазами есть южные земли? Представляю, что там растет…

— Да, их юг в десять раз холоднее нашего севера. — Купец на всякий случай снова поклонился, коротко и быстро. — Тот человек, за которого отдали мать Харальда, оказался берсерком. В один из дней он зарубил свою жену боевым топором. Оборотень так и не простил этого своему деду. Он жил в доме ярла Турле как безродный щенок, не признанный никем из воинов ярла за своего сына. В четырнадцать лет оборотень отправился в свой первый боевой поход. Через три года Харальд имел уже достаточно золота, чтобы построить небольшой снеккар. Через пять лет пересел на огромный драккар. Потом построил дом на берегу фьорда, отстроил поместье…

Купец вспомнил, как кривился король, произнеся название фьорда — Хааленсваге. И благоразумно перескочил на другое:

— После всего, что случилось в его детстве, он не поддерживал никаких отношений с ярлом Турле. Однако с братом Свальдом, сыном своего дяди Огера, Харальд дружит. Еще с детства.

— И в случае чего… — Перебил его Готфрид. — Можно использовать и это. Что ж, пусть оборотень порадуется жизни до следующей весны. А ты пока что разузнай про этого Свальда. И продай ему какую-нибудь рабыню поумней…

— Забава, подлая ты девка. Почему наша одежа до сих пор не стирана?

Забава хотела было сказать, что она до сих пор смотрела за хлебами, поставленными в печь — а потому отлучиться для стирки никак не могла. К тому же вчерашнее перестирано еще вчера. А одежда, о которой шла речь, тетка Наста и Красава сбросили только сейчас, вернувшись с торжища, куда ходили за тканями.

Но хлеба, вынутые из печи, уже отдыхали на столе, укрытые чистыми тряпицами. А потому оправдываться ей было нечем. Так что Забава, на всякий случай отступая поближе к двери, сказала ровным голосом:

— Прости, тетка Наста, забыла я.

Та замахнулась, Забава отступила еще дальше. Пообещала приглушенным голосом, ногой нашаривая порог за спиной:

— Сейчас все перестираю, тетка Наста.

И толкнула дверь, чтобы ускользнуть с поварни.

— Матушка. — Разнеженным голосом сказала Красава, обмахиваясь ладонью. — Схожу-ка и я на озеро, с этой недотыкой. Пусть меня ветром обмахнет. Жарко, мочи нет. Опять же — платье, что на стирку брошено, у меня одно из лучших. Одна кайма жемчужная в два пальца шириной… не ровен час — испортит эта злыдня мою одежду. Приглядеть бы.

— Сходи. — Разрешила тетка Наста. — Да поосторожней будь, ягодка. В воду не лезь, вдруг омут? На бережку сиди, не пачкай белы ноженьки. И со змеи этой подколодной, Забавки приблудной, глаз не своди. Вдруг и впрямь платья испортит?

Забава выскочила в горницу, слыша за собой шаги двоюродной сестры — та всегда ступала звучно, игриво, точно в танце шла. Взбежала по лестнице на второй этаж, в спаленки, где по лавкам валялись платья, скинутые Красавой и теткой Настой. Собрала все в охапку и скатилась по лестнице.

Красава уже поджидала во дворе под навесом. Разморено приказала, поворачиваясь неспешно, белой лебедушкой:

— Ты вот что, Забавка. Прихвати-ка с собой жбан квасу из погреба. Вдруг на озере мне попить захочется? И покрывальце возьми, подстелить, где сяду. Я, чай, не в обносках хожу, из милости у дядьки не живу, за мои платья серебром плачено. Так что их беречь надо, в траве не пачкать…

Красава спесиво скривила губы и вскинула подбородок. Глянула на Забаву сверху вниз. Та молча, равнодушно развернулась — вроде как и не слышала злых слов. Сбегала в баньку, покидала пропотевшую одежду в невысокое, из досок сбитое ведро. Сунула туда же глиняную баклажку, где побулькивал настой мыльного корня.

И птицей унеслась из бани в погреб. Принесла жбан, выстуженный подземным холодом, на жаре вмиг запотевший. Примостила его во второе ведро, содрала с веревки постиранное вчера покрывальце, подперла им жбан. Отступила назад и оглядела.

Вроде бы с умом все уложила — нигде не брякнет, не разольется.

— Долго еще возиться будешь, неумеха ленивая? — Крикнула со двора Красава.

— Иду-иду. — Отозвалась Забава.

Разговаривать с заносчивой сестричкой ей не хотелось — но попробуй не ответь, мигом раскричится. Тут же прибежит тетка Наста, и добра не жди…

Забава крутнулась, взяла со стены в предбаннике коромысло, подхватила на него оба ведра. Спорым шагом вышла со двора.

Красава выплыла следом. Крикнула, едва выйдя за ворота:

— А ну стой, куда бежишь. Я не собака приблудная, чтобы по городу носится вприпрыжку. Девице моего рода ходить положено степенно, павою…

Забава поубавила шаг, не оглянувшись на двоюродную сестру. Здесь, за высоким забором добротного дома дядьки Кимряты, где глаза тетки Насты ее уже не видели, Забаве даже дышалось спокойнее. И можно было не на всякий Красавин крик отвечать…

Над забором высунулся соседский мальчишка, Ушата. Улыбнулся щербатым ртом, прокричал радостно:

— Красава-квашня, лицо как лопата, умом скудновата.

И как дыхания хватило прокричать всю дразнилку без остановки, удивилась Забава. А слова откуда подобрал? Вот же охальник.

Сестра сзади возмущенно завопила, швырнула в мальчишку камнем. Ушату словно ветром с забора сдуло. Забава вздохнула на ходу. Сдурела сестрица. Как можно за глупые слова в мальца камнями швыряться? Ладно он не соображает — но ведь Красава уже выросла, в невестин возраст вошла. У самой скоро дети появятся, должна понимать.

Двоюродная сестра догнала ее, тяжело дыша.

— Это ты его подучила? Отвечай, подлюка безродная.

Забава на мгновение остановилась, переметнула коромысло с одного плеча на другое.

— Да забудь ты этого мальчишку, Красава. Ясно же — глупое дите, только бы позубоскалить…

Но ясного ответа на вопрос — да или нет — она так и не дала. Пусть лучше сестра винит в этом ее, чем Ушату.

— Отцу пожалуюсь, — Грозно сказала Красава. — Наша семья не из последних… и людишки эти нам не ровня. У меня отец в самих подручных самого воеводы ходит. А у этого паршивца отец простой горшечник. Вот выпорют дурня, будет знать.