Анастасия Акулова - Танцовщица и султан [СИ]

И надо же было влипнуть из-за такой ребяческой глупости. Драки, если это можно так назвать…

День начинался не очень, ибо мне снова приснился все тот же сон, и проснувшись посреди ночи, я так и не смогла уснуть, бесполезно ворочаясь и пытаясь отогнать от себя призрачные тени все еще кажущихся странными грез. Но получалось откровенно плохо: мысли о Каане (я и не заметила, как про себя начала его называть по имени) накатывали снежными лавинами, а все потому… потому что я влюбилась. Наверное. Не знаю, как это назвать.

В последнее время меня каждый день поджидал какой-нибудь сюрприз с утра пораньше или вечером: букет цветов, какие-нибудь сладости или фрукты, книги, красивые ткани на платья, украшения… Все это подносилось мне через тахри или евнухов без привлечения внимания публики, но публика и сама могла догадаться, откуда у меня все это берется, и яда, выпускаемого в мою сторону, стало в три раза больше, особенно со стороны бывших фавориток. Иногда их слова попадали в цель достаточно метко, чтобы не кинуться на них стоило определенных усилий. Но ладно бы только это. В последнее время — чуть меньше месяца — Каан каждые три-четыре дня приглашает меня на прогулку в сад, на ужин, короче говоря, на свидание. Сначала я отказывалась, по одной простой причине: когда тянет к мужчине, которому надо бы глаза выцарапать — это не совсем нормально. Я попросту боялась собственных чувств, не верила им. Паранойя нашептывала, что что-то тут не так, а разум поддакивал, говоря, что если я поддамся этим чувствам, то могу навсегда застрять здесь — в месте, где измена женщине является нормой. Но ничего не могла с собой поделать. С ним я чувствовала себя… свободной, как никогда, а осознание того, что мое общество дает ему такое же ощущение — словно крылья за спиной. На краткий миг — в гареме я снова была чужой. Чужой всему этому миру, а он — мне. Но с Кааном… я смеялась, радовалась солнцу, теплой осени, и все краски казались ярче. Иногда мы вели серьезные разговоры о политике, о войнах, об истории и произведениях, а иногда дурачились, как дети, и в такие моменты все стены между нами ломались, как хрупкий лед под ногами. Я еще никогда и ни с кем не была столь открытой, настолько… собой настоящей, вольно или невольно — ни с родителями, ни с Азалией, ни даже с Гардом. К тому же, свободного времени у Каана было немного, но он практически полностью посвящал его мне, и был осторожен, а это что-то да значило для меня, хотя иногда озадачивало, ибо он явно не привык так долго завоевывать внимание девушки — казалось, он сам себе удивляется. Чисто по обычаю, любая должна ловить каждый его взгляд, каждое слово, а уж про несогласие или выражение собственного мнения не может вообще быть и речи, особенно если это касается рабынь. А он… Но я все равно искала подвох, ибо после того, как Гард оставил меня, привыкла всякую искренность ставить под вопрос.

Кстати о Гарде… Был еще один элемент, не дававший мне покоя, помимо, конечно, по прежнему абсолютной невозможности сбежать и странных чувств к султану: один раз, во время коротких прогулок в одиночестве в перерыве между работой и занятиями, я видела его… Гарда. Он приходил к султану и вместе они что-то подолгу эмоционально обсуждали. Что именно — я так и не узнала, ибо когда случайно заметила его, ноги сами унесли меня куда подальше, чтобы не заметил. Глупо, конечно, но… по-прежнему боль сдавливала грудь, на глаза наворачивались злые слезы. В то же время я понимала, что если кто-то способен мне помочь выбраться отсюда, так это Гард. Хотя, с другой стороны, с чего ему подвергать себя опасности? За любой неосторожный взгляд в сторону султанского гарема здесь полагается казнь, и я сомневаюсь, что даже первому советнику (а возможно и другу) такое сойдет с рук. Каан может быть непримиримым и очень жестоким, это я знала твердо. Но попробовать… я должна. Вряд ли смогу прожить здесь всю жизнь — зачахну, как цветок без солнца.

Придя к такому выводу, я, идя по мощеной дорожке в компании девушек, тоже скрытых легкими платками, несущих подносы с едой, костерила себя на все лады за опрометчивый побег. Черт тогда дернул, право слово.

Погрузившись в свои мысли, я пришла в себя лишь тогда, когда услышала негромкие, спокойные мужские голоса впереди. Тряхнув головой, механически шла вперед к столику, но с каждым шагом мои глаза становились все больше.

Каан сидел на софе под навесом, позади безмолвно стояла стража, а рядом — Гард и какой-то мужчина, сразу показавшийся мне смутно знакомым. Весь вид последнего выдавал в нем иностранца, предположительно, эарданца, но как я ни вглядывалась в скульптурно правильные черты лица, не могла вспомнить, кто это. Впрочем, мысли быстро ускакали в другую сторону: я смотрела на Гарда (который тоже меня заметил и замер на полуслове), как вспугнутая лань, от чего-то стало трудно дышать, будто кто-то перекрыл воздух.

«Возьми себя в руки» — быстро одернула себя я, надеясь, что никто больше не заметил наших переглядываний.

Вздохнув, аккуратно поставила поднос на свободном краю стола, замерев лишь на секунду: сердце пропустило удар и болезненно заныло, когда я оказалась так близко к Гарду, поймала встревоженный взгляд некогда безумно любимых глаз цвета морозного утра…

Поклонившись, ушла вместе с девушками, отметив быстрый пронизывающий взгляд султана, и, обернувшись на полпути, сраженная догадкой, я снова взглянула на того незнакомца, и меня будто током ударило.

Лично я его не знала, и он меня тем более. Но я настолько часто видела его портреты, что должна была бы сразу узнать.

Освальд, лорд Айран. Жених Азалии…

Тщетно пытаясь подобрать стремительно съезжающую челюсть, я кулем упала на ближайшую лавочку, на проверку оказавшуюся бортиком фонтана, в который я чуть не свалилась.

«Какого черта? Каким образом?.. — Мысль слегка не укладывалась в голове. — С другой стороны, он же не говорил ей, куда конкретно уехал… Почему бы не Ранхард? Он же дипломат… Но коли так, то его должны были бы принять в зале заседаний Совета, а не в неофициальной обстановке. Впрочем, кто их поймет, политиков… Куда страшнее то, что он, скорее всего, не знает, что случилось с Азалией…»

Слезы снова навернулись на глаза, когда я вспомнила о подруге. Нет, я точно не буду тем человеком, который расскажет ему о случившемся. Не смогу.

Растерянная, расстроенная и сонная я даже не заметила, как уснула, прямо на широком бортике фонтана (благо, что не свалилась в него, а то был бы тот еще бодрящий душ). И времо полетело мимо, замерев рядом со мной в этом укромном уголке, где, казалось, никто не найдет и не потревожит…

Проснулась я от легких прикосновений по щеке и рассыпанным волосам, настолько невесомых, что казалось, будто это лучики солнца бегают по лицу.