Василий Криптонов - Палач, скрипачка и дракон

Когда толчея рассеялась, Энрика вновь увидела Рокко. Тот знаками показал, что подождет снаружи, и Энрике ничего не оставалось, кроме как кивнуть и вымучить улыбку.

Но вот ушел и Рокко. Ламберто тоже куда-то запропастился, лишь Фабиано, заложив руки за спину, стоял рядом с кафедрой. Энрика и Лиза подошли к алтарю, где переминались с ноги на ногу семь-восемь их ровесниц. Двоих Энрика знала, трех иногда видела, остальные, кажется, вовсе на глаза раньше не попадались. Фабиано окинул всех тяжелым взглядом.

— Итак. Сегодня каждая из вас выбирает судьбу. Это значит, что утром вы либо отправляетесь в работный дом учиться мастерству и трудиться во славу Дио, либо берете на себя тяжкое бремя монастырского служения. Увы, такова женская природа — ленность порождает разврат, а разврат ведет в лапы Диаскола. Вирту — благочестивый городок, и потому здесь не будет незамужних дам, достигших возраста зрелости. — Фабиано протянул к кафедре руку и взял плоскую коробочку. Открыл ее, никому не показывая содержимого, и снова поднял взгляд на притихших девушек.

— Амбра Висеконте, — провозгласил он. — Каков твой выбор?

Низенькая худая девушка, которая выглядела едва на пятнадцать, став центром внимания, как будто еще уменьшилась.

— Работный дом, — пролепетала она.

Склонив голову, Фабиано достал из коробочки белую просвирку и, величественно склонившись, положил в руки Амбры.

— Рита Маэстри?

— Работный дом, синьор.

Еще одна белая просвирка.

— Мелисса Трапанезе?

— Работный дом!

После пятого «работного дома» Фабиано начал хмуриться.

— Барбара ДиМарко! Отчего ты не желаешь пойти в монастырь?

— Дио так суров, — беззаботно отозвалась самая полная из присутствующих. — А я так слаба духом, что, боюсь, не сумею должным образом служить ему.

Фабиано как будто о чем-то задумался, глядя на Барбару, которая отвечала ему честным и прямым взглядом. Наконец, пробормотав «н-да», он протянул девушке белый хлебец.

«Что если он меня про монастырь спросит? — подумала Энрика. — Надо бы ответить что-нибудь этакое. Чтобы и самой посмеяться, и ему повода не дать…»

— Энрика Маззарини! — Оклик вырвал ее из раздумий. Взгляд Фабиано пронзал насквозь, но Энрика собрала в кулак волю и выдержала. — Твой выбор?

Она уже видела белую просвирку, показавшуюся из коробочки. Может, лучше так? Жизнь в работном доме она себе прекрасно представляла: подъем до рассвета, скромный завтрак, а потом — шить, стирать, гладить — куда приставят. До обеда. И снова. Один час перед сном свободный. А что будет, когда она станет жить с Гиацинто? Пустота, ничего даже вообразить нельзя.

— Энрика Маззарини! — Фабиано повысил голос. — Твой выбор — работный дом или, — он усмехнулся, — монастырь?

Белая просвирка поднялась еще выше. Энрика заставила себя поднять от нее взгляд к обвисшим щекам Фабиано. И, глядя в эти щеки, сказала:

— Я выхожу замуж.

Рука с просвиркой дрогнула. На Энрику обернулись все, кроме Лизы, которая стояла, сложив руки и опустив голову, — будто молилась за нее.

— Замуж, — повторил Фабиано. — Ты уверена? Я должен напомнить: времени у тебя до полуночи.

— Я знаю ваши законы, синьор, — отозвалась Энрика.

— Законы Дио, — поправил Фабиано.

— Законы Дио записывают люди, которым нравится писать законы, синьор. К сожалению, он не может донести их иначе.

Фабиано закрыл глаза, тяжело вздохнул, и просвирка вернулась в коробочку.

— Пусть будет так, Энрика Маззарини. Но помни: до полуночи у тебя есть время. До полуночи я нахожусь здесь, молясь за каждого жителя Вирту. Тебе достаточно будет войти и объявить о своем решении.

— Благодарю за трогательную заботу, — холодно ответила Энрика. — Но даже если я не успею — что с того? Меня схватит стража и потребует, чтобы я сделала выбор.

— Да. Если ты не оступишься — так и будет.

Энрика хотела спросить, что он имеет в виду, потому что слишком уж грязно прозвучал намек — так грязно, что о нем даже думать не хотелось. Но время Энрики закончилось.

— Лиза Руффини! — провозгласил Фабиано. — Каков твой выбор?

— Монастырь, синьор, — тихо сказала Лиза.

Ей досталась черная просвирка и улыбка Фабиано.

Выходя из церкви, Энрика с отвращением почувствовала, как дрожат ноги. Остановилась, пытаясь успокоиться, но коленки стали колотиться друг о друга — лучше идти. Лиза осталась в церкви получить монашеское одеяние, и некому было поддержать Энрику. Кроме одного человека, который подходил к ней, сияя добродушной улыбкой.

— Я уж думал, он там с вами окончание поста празднует, — сказал Рокко. — Ну чего? В работный дом собралась? К Диасколу такое счастье — выходи за меня замуж!

Ему пришлось подхватить Энрику, потому что она едва не рухнула.

— Эй, я понимаю, что ты рада, но прям тут на меня падать не надо! — Рокко, несмотря на браваду, все же чуть-чуть покраснел, придерживая Энрику за руки. — Я-то не против, да Фабиано разорется от зависти, еще удар хватит бедолагу. Нет, ты не подумай, — я всерьез. Ну как без тебя в этом городишке? Кто скрипировать будет?

— Чего делать? — Энрика даже трястись перестала.

— Ну, это… На скрипке играть.

Смешок вырвался против воли. «Скрипировать» — надо же… Зато полегчало. Теперь, наверное, можно и объясниться. Энрика подняла взгляд на доброе лицо Рокко и сказала:

— Сегодня я выйду замуж.

— Так, — кивнул Рокко. — Пока все правильно, но почему-то мне кажется, будто это не все.

— За Гиацинто.

Тишина. Рокко отпустил ее руки, стоял и смотрел непонимающим взглядом. Молчание длилось так долго, что Энрику пробрала дрожь — теперь от холода. Вынула шапку из кармана пальто, надела. Как Рокко-то не мерзнет? Хотя, мерзнет, конечно, вон уши какие красные… Красные, как шарфик, который вязала ночью. Вот он, в кармане. Прощальный подарок, совершенно нелепый и бессмысленный, будто перечеркивающий все, что было между ними.

— Гиацинто Моттола?

Энрика кивнула.

— Ты сейчас шутишь, да?

Мотнула головой.

— Рика, ты сбрендила? Выйти за сына Фабиано? — Рокко, казалось, поверить не мог. Энрика сжала в кармане теплый шарф, и ладонь Рокко тоже скользнула в карман, что-то стиснула.

— Так нужно, — твердо сказала Энрика. — Я не люблю его, ты не подумай…

— Вот уж чего никогда бы не подумал!

— … но это — единственный способ спасти нас от разорения.

Опять тишина. Стоят друг против друга, будто враги, готовые напасть, ударить, укусить.

— И как? — спросил Рокко. — Гиацинто подойдет к папе и попросит его сказать, что Дио начал обожать музыку? И сразу все кинутся к вам в мастерскую, в школу? Ты эту чушь с родителями обсуждала? Наверняка обсуждала… Нет, я поверить не могу! Это ведь чушь, Рика!