Василий Криптонов - Палач, скрипачка и дракон

Вот эта белокурая прелесть с огромным бюстом — куда той подушке! — Аврора Донатони. Коротко остриженная брюнетка с ярко-голубыми глазами — Камилла Миланесе. А Лукреция Агостино остричься не успела — так и осталась с длиннющей, ниже пояса, русой косой, которую сейчас неспешно расплетала, напевая беззаботную песенку.

Им было восемнадцать лет, когда Рокко с Энрикой наряжали в лесу елку, и было восемнадцать сейчас. И будет столько же через сто лет, и через двести. Стараниями Аргенто Боселли, девушки проживали только один день в год, все остальное время проводя в пустоте и забвении. А началось все с Фабиано Моттолы.

В тот год он впервые обратился к колдуну за помощью — надо было как-то очень быстро и надежно отправлять пожелавших стать монахинями девушек в монастырь, находящийся в городе, до которого и за год на лошади не доедешь. Рокко тогда еще мало чего понимал, слышал обрывки разговоров. Но говорили долго и, наконец, сторговались на чем-то. Однако первая попытка окончилась провалом.

Возмущенные вопли Фабиано Рокко запомнил очень хорошо. Сразу три девушки, которых он попытался отправить, попросту исчезли. В шкафу их не оказалось, и, как сказал настоятель монастыря, беседу с которым через блюдо с яблочком организовал Аргенто, там они тоже не появились.

«Надо было по очереди, — спокойно пояснил тогда Аргенто. — Мы ведь обсуждали. А теперь — Диаскол знает, где они».

Что характерно — колдун не солгал. Где находятся три несостоявшиеся монахини — это знает только Диаскол. Однако раз в году они находятся здесь. В первый год девушки были тихи и напуганы. Аргенто тогда долго с ними разговаривал, что-то объяснял про какого-то дракона — Рокко так толком ничего и не понял, его постоянно отгоняли.

Уже на следующий год все ощутимо наладилось. Девушки повеселели и, как потом сообразил повзрослевший Рокко, отбросили всякие мысли о монастыре. А у Фабиано стали получаться перемещения других желающих, чем он бывал очень доволен. Пожалуй, увидеть Фабиано довольным можно лишь раз в году — первого января, когда очередная «возлюбленная Дио» отправлялась в монастырь.

— Ты чего в подушку пялишься, дуралей? — грянул над ухом Аргенто.

Рокко спохватился, что и впрямь застыл, глядя в заткнутое подушкой окно.

— Задумался, — сообщил он.

— Врет и не краснеет!

Повернувшись, Рокко исправил оплошность — покраснел. Но не от вранья. Колдун стоял, уперев руки в бока и выпрямившись во весь немалый рост, а на нем, смеясь, висели все три девицы, успевшие поскидывать лишние, на их взгляд, предметы одежды на пол.

— Праздновать! — хором потребовали они. — Давай скорее праздновать, противный колдун!

— Идем-идем, дорогие мои, — усмехнулся в ответ Аргенто. — Сейчас я вас отпраздную, как полагается. А ты…

— Да-да, отвар от бодуна, помню! — Рокко помахал бутылкой со святой водой.

— Это успеешь. Глянь, снегу-то неплохо подвалило. Сходи, что ли, каток людям заколдуй. Уж с водой-то управишься, неуч криворукий?

— Оно нам надо? — поморщился Рокко.

— А то нет? Нас, колдунов, должны бояться очень и любить немножко. Страху-то мы прилично нагоняем, но иногда надо и добро творить. Так что давай, дуй. И чтоб до полудня меня не беспокоил, а то я тебя в нужник превращу — рука не дрогнет! И ну-ка рожу кислую убрал! Опять пакость про меня подумал? Ух, негодяй!

— Аргенто! — воскликнула Аврора Донатони. — Не смей ругать мальчика! Он такой красивый.

— Такой хороший! — подхватила Камилла Миланесе. А Лукреция Агостино, тряхнув волосами, которые колыхнулись, подобно волнам, подмигнула Рокко:

— Ты приходи потом, как этот старый развратник захрапит. Поиграем во что-нибудь.

— Я те поиграю! — Аргенто тряхнул левой рукой, на которой висела Лукреция. — Ишь, игривая! Неча мне ученика с толку сбивать. Ты со мной сперва наиграйся — первая же в небытие запросишься.

Рокко проводил взглядом облепленного смеющимися девушками колдуна и покачал головой. Отчего так вдруг тяжко на сердце? Ах, да, Энрика… Н-да, неприятно получилось. Надо было вовсе молчать, не затевать разговора того дурацкого. А теперь…

— Не влюбился же, в самом-то деле? — строго спросил Рокко, глядя на подушку.

— Не, нормально, — ответил сам себе. — Только поругались зря. Надо помириться! А там и настроение подскочит.

И, вспомнив, что Энрика всегда очень любила кататься на коньках, Рокко улыбнулся. Схватил пару склянок, рассовал по карманам, повторил по книге несложные заклинания и, насвистывая, вышел из дома.

По традиции, как стемнеет, в канун нового года молодые люди собирались на посиделки. В этом году облюбовали заброшенный кабак. Вопреки чаяниям, запасов спиртного не обнаружили, но все равно вечер проходил весело. Несмотря на то и дело мелькавшую за окном фигуру Нильса Альтермана — неусыпный страж следил за порядком.

Большую часть времени он стоял спиной к кабаку и смотрел на звездное небо. Интересно, думал он, почему на небе ни тучки, а снег — валит и валит? Не то чудо, не то волшебство… От этой мысли Нильс содрогнулся. Ведь на родине никто не делал разницы между чудом и волшебством. Здесь же первое — проявление воли Дио, а второе — над ней надругательство. Но как разницу-то почуять простому человеку? Только и остается — сердце свое слушать. И хотя сердце сегодня все изнылось, глядя на звезды и кружащиеся снежные хлопья, Нильс улыбался. Чудо!

Так же падал снег и в тот день, когда он решился пойти против воли короля, против устава, против даже здравого смысла. Воспоминание нагнало тень на лицо Нильса. Тьма и холод, перепуганные глаза девушки, имя которой он заставил себя забыть. Бег через лес, яростный рев чудовища, не нашедшего жертвы… У Нильса было готово укрытие, но когда он из него выбрался утром и помог вылезти девушке, глазам его предстало ужасающее зрелище.

Дымящиеся руины домов, люди, потерянно бредущие по черному от копоти снегу. Плач и стон со всех сторон. А к нему уже спешит стража. И девушка — та, что всю ночь сбивчиво благодарила его, отскочила. «Зачем ты это сделал? — закричала она. — Что теперь со мной будет?»

Этого он не знал. Не знал даже, что будет теперь с ним. Ночью все казалось единственно правильным: нельзя позволить дракону сожрать ни в чем не повинную девушку! Но теперь закрались сомнения. Сомнения превратились в уверенность, когда на суде Нильсу озвучили страшные цифры — количество погибших.

«Вы раскаиваетесь в содеянном?» — спросил судья. Нильс раскаялся от всего сердца. Что он говорил — сам теперь не помнил, но, должно быть, речь прозвучала действительно жалко и прочувствованно — лик судьи смягчился. После долгих совещаний Нильсу вынесли приговор: изгнание.