Александра Лисина - В двух шагах от рассвета

Нет. Артема не доверю никому.

Светлые глаза наставника внезапно похолодели, лицо приобрело привычную твердость, стало бесстрастным и почти равнодушным. Суровым, жестким, даже жестоким, таким знакомым по учебке. И, спустя всего одно мгновение, перед удивленным Αресом вдруг предстал не родной отец, а пугающе незнакомый человек по имени Край.

Упырь, собственной персоной.

– Хорошо, – отрывисто бросил он и резко поднялся. – Я это сделаю.

Только в самой глубине светлых глаз, там, куда почти никто не мог заглянуть, колыхался бездонный океан неимоверной боли, а взгляд, которым он одарил оставшуюся невозмутимой Колючку, был полон жгучей ненависти и еле сдерживаемой ярости.

Маленькая комната в самом сердце подземных катакомб была наполнена мрачным ожиданием и нервными движениями готовящихся к трудной процедуре двоих: отца и сына. Больше никого внутрь не пустили, даже Ингвара заставили ждать снаружи. Тот собрался было возразить, но, видно, уловил что-то в опасно сузившихся глазах Упыря и, предпочитая не накалять обстановку еще больше, остался нетерпеливо переминаться за порогом.

Надежно изолированный от внешнего мира бокс, стальная коробка четыре на четыре метра, тусклая лампа под самым потолком, обитые мягким изолятором светлые стены, маленький шкафчик с анестезиологическим пособием, длинный металлический стол в самом центре… Ева зябко передернула плечами, отгоняя непрошенные воспоминания, даже через три с половиной года не потерявшие свою актуальность, и уверенно вошла внутрь, плотно прикрыв толстую дверь.

Край мельком покосился из-за стола, превратив и без того тонкие губы в идеально прямую линию, и раздраженно отвернулся. Вот уж кого не хотел бы сейчас видеть! Его сильные пальцы буквально порхали по сложной клавиатуре, набирая команды с такой скоростью, что картинки на экране небольшого монитора менялись с устрашающей быстротой. Он знал этот проклятый аппарат, как свои пять пальцев, но впервые в жизни ненавидел его всем сердцем и теперь торопливо адаптировал программу под вес и возможности собственного сына. Чтобы всех вас потом черти в аду распнули!

– Я готов, – тихо сообщил Артем из дальнего угла и неловко переступил босыми стопами по холодном полу. Из одежды на нем остались только плавки, да маленький нательный крестик, подаренный отцом два месяца назад. Остальное сиротливой горкой возвышалось на гладком кафеле.

– Цепочку тоже сними, – велела Колючка, и по – настоящему взбешенный Край едва не зарычал: чужое присутствие бесконечно раздражало. Тем более, ее! – Игорь, не злись, а то напортачишь.

– Выйди! – зло рявкнул он, не сдержавшись.

– Нет. Я бы хотел, чтобы она осталась, – ещё тише попросил Артем, неумело забираясь на проклятый стол, как на дыбу, и умоляюще посмотрел. – Прошу вас, кейранн-сан. Мне будет немного легче.

Охотница тепло улыбнулась.

– Конечно, малыш. Я никуда не уйду, даже если для этого придется стукнуть твоего отца по глупой голове.

Она терпеливо подождала, пока мальчик устроится, затем быстро защелкнула стальные браслеты на его запястьях и лодыжках. Аккуратно прижала лоб широким обручем, умело зафиксировала и, мельком покосившись на угрюмо промолчавшего наставника, ласково погладила взволнованного карнеши по гладкой щеке, откинув с неестественно сухой и горячей кожи светлую прядку.

– Не волнуйся, ограничители нужны, чтобы ты случайно не покалечился. Артем, запомни: твой папа – самый лучший специалист по этой процедуре. Кроме него, никто во всем мире не умеет так хорошо обращаться с аппаратом. Верь ему, он справится.

– Я верю.

– Вот и умница, – Ева взяла с до боли знакомого низкого столика связку электродов и принялась уверенно накладывать на кожу. Ничего сложного, главное – правильно определить семнадцать важнейших точек человеческого тела и установить пластинки точно на них. Легкое движение, короткий щелчок, и первая уже надежно зафиксирована. Вот и следующая готова, затем еще и еще… Край метнул свирепый взгляд через плечо, придирчиво проследил за ее руками, но не вмешался: она не ошиблась ни разу. – Ничего страшного не случится, мы все контролируем, ты будешь под присмотром. Обещаю, что никуда не уйду…

Ее голос стал ровным, бархатистым, успокаивающим, каким-то урчащим и временами даже усыпляющим. Он был тихим, но все равно пробирал до печенок, заставляя непроизвольно прислушиваться и жадно ловить каждое слово. Даже Края. И порой заглушал сухие щелчки компьютерной мышки и нетерпеливое попискивание спешно перенастраиваемого «мозголома».

– Запомни, малыш, скоро тебе станет больно. Как только почувствуешь, скажи. Договорились?

Арес согласно кивнул, насколько ему позволил обруч.

– Внимательно следи за своими ощущениями, постарайся их описать и хорошенько запомнить. Это очень важно, понимаешь? Самое важное, что произойдет с тобой сегодня. Скоро боль усилится. Настолько, что захочется кричать, и даже покажется, что ты умираешь. Болеть будет все. И везде. Ты ослепнешь, быть может, оглохнешь, но пугаться не надо: это нормально. Нам просто нужно найти твой порог.

– Я не боюсь, – хрипло прошептал мальчик, едва сдерживая нервную дрожь. Все-таки он был слишком молод для этой процедуры. – Мне уже было больно.

– Ты должен быть к этому готов, – строго сказала Охотница. – Должен осознать и запомнить, что такое сенситивный шок, но суметь удержаться на самой грани, не позволив ему забрать твой разум. Именно поэтому я прошу тебя все время говорить, понимаешь? Ты должен найти тот порог, за которым наступят необратимые изменения в нервных волокнах, и ты навсегда потеряешь способность ощущать. Найти, но не переступить его. Запомни! Ни в коем случае не переступить! Как только почувствуешь, что дошел до предела, скажешь. Людям гораздо проще, их верхняя отметка никогда не бывает выше «ста», а таким, как мы с тобой, приходится поработать. К сожалению.

Карнеши широко распахнул глаза от удивления.

– Кейранн-сан! Неужели вы тоже…?

Она невесело улыбнулась.

– Я знаю, что такое «мозголом». И твой отец тоже. Именно поэтому мы не позволим тебе сегодня перейти черту.

Артем неожиданно успокоился.

– Я знаю, кейранн-сан, и верю вам. Я готов.

– Прекрасно. Можем начинать, – Колючка кивнула закончившему свою работу Краю, который, обернувшись, вот уже долгую минуту изучающе смотрел на нее и молчал, отчего-то не вмешиваясь в их тихий разговор с карнеши. Очень важный разговор. Тот, которого в свое время она была лишена и который мог тогда многое изменить для них обоих. На бледном лице наставника появилось какое-то необычное выражение, запоздалое понимание собственного промаха, а в светлых глазах, так пугающих ее когда-то, медленно исчезала тень кровожадной ненависти и, наконец-то, появилась странная задумчивость. Как же можно было не понять, что взволнованному мальчику сейчас нужно не сосредоточенное молчание, а сочувствие и понимание? Не притворная холодность, а ободрение, разъяснение, просто человеческое участие перед ожидаемым испытанием?