Дж. Андрижески - Тень

До меня лишь потом дошло, что отчасти это было холодным, неприкрытым страхом.

Сильнее этого страха я в жизни ничего не испытывала, даже когда находилась в плену у Териана — даже когда думала, что он меня убьёт. Моё тело не могло справиться с таким количеством страха.

Будучи обездвиженной, я попыталась как-то пережить это, позволить этому ощущению пройти, хотя оно будто сокрушало мою грудь.

Я помнила это. Во всяком случае, я помнила привкус этого чувства.

Я помнила интенсивность этого чувства по тому времени, когда я была в пещере с Тарси.

Тот же прилив эмоций встречал меня всякий раз, когда мы шли по следам мальчика на той изломанной тропе воспоминаний. Тарси заставила меня изучать Сайримна ещё до того, как я узнала, кто такой Ревик на самом деле. Теперь меня поразило знакомое ощущение, схожесть того чувства потерянности.

Я помнила, что изумлялась тому, как одна личность может чувствовать так много и не сойти с ума.

Но это тоже было иным.

Здесь все фильтры исчезли. В этот раз я не наблюдала за Барьерным отпечатком извне. Сколько бы я ни уловила в тот раз, это не шло ни в какое сравнение с тем, что было сейчас.

В этот раз я находилась внутри, проживала всё это с ним.

Я также поняла кое-что ещё.

Та же самая особенность, которая делала его таким счастливым ребёнком, стала впоследствии его погибелью. Я любила своих человеческих родителей — сильно. Я знаю, что они любили меня, и Джон любил меня, и Касс. Но какой бы сильной ни была эта любовь, они никогда не могли быть со мной такими открытыми и любящими, какой была семья Ревика с ним.

Он был открыт для них до такой степени, которую человек просто не может уложить в голове.

Теперь я осознавала, что Тарси закрыла меня щитами и от этого тоже.

Она защитила меня от худших частей, вероятно, чтобы я продолжала наше изучение его прошлого. Только после всего случившегося в Вашингтоне я осознала истинный смысл её маленького упражнения. Она знакомила меня с моим супругом.

Спустя ещё несколько долгих минут я осознала, что чувствую и его тоже.

Точнее, я осознала, что никогда не переставала чувствовать его. Он был там, со мной, всё это время. Даже сейчас я так сильно погрузилась в его свет, что едва могла разделить его нити.

Я слышала его дыхание.

Поначалу мне показалось, что я вообразила эту часть. Я думала, что это какое-то эхо в моём сознании, какой-то отголосок места, которое я только что покинула.

Ещё раньше я думала, что это я.

Затем я услышала его. Я услышала его голос.

Он говорил параллельно со своими попытками дышать. Долгое время я слушала, и только потом осознала, что он повторяет что-то наизусть. Я не узнала, что это. Может быть, это молитвы, а может, повтор одного и того же отрывка песни раз за разом, как он делал сегодня ранее.

Но это другое.

Вместо того чтобы упражняться в свисте в темноте, он задыхался, хватал ртом воздух, словно дышал вопреки какому-то тяжёлому грузу на его груди.

Осознав, что это доносится не из Барьера, я повернула голову.

Он лежал наполовину на боку, согнув ноги в странной форме полумесяца и держа их близко к телу, а рукой обхватил живот. Всё ещё задыхаясь и тяжело дыша, он на моих глазах шептал какие-то слова, словно не мог сдержать их поток на своих губах. Долгое время он не смотрел на меня. Он лежал там, потея, и его глаза смотрели в никуда, когда не оставались закрытыми.

Он бормотал тихо и успокаивающе, словно обращаясь к самому себе.

Затем он внезапно ощутил мой взгляд.

Он посмотрел мне в глаза с другой стороны комнаты.

Выражение его лица шокировало меня, заставив сердце подскочить к горлу.

— Ревик, — я не могла найти слов, чтобы продолжить. Образ мальчика скользнул в моё сознание, и мне пришлось приложить усилия, чтобы не разрыдаться. — Ревик… ты в порядке?

— Перестань, — произнёс он. Его голос почти напоминал стон. — Элли… gaos . Пожалуйста, перестань.

Я продолжала смотреть на него, борясь с тем, что я видела, что слышала в его голосе.

Мне приходило в голову, что это трюк, что он имитирует мою позу на одеяле, но его голос звучал едва слышным бормотанием.

— Пожалуйста, — повторил он. — Останови это, Элли… пожалуйста…

— Я не могу, — почти беспомощно ответила я, всё ещё затерявшись в его прозрачных глазах. Я никогда не видела в его глазах столько эмоций. Никогда за всё то время, что я его знала.

— Нет, можешь. Пожалуйста… пожалуйста, Элли. Я сделаю всё, что угодно…

Его голос умолял меня, тянул через нашу связь.

От ощущения его в моём свете на глаза навернулись слезы. Я не сумела сдержать их, и они почти ослепили меня.

— Я не могу. Мне очень жаль, Ревик.

— Элли, прости меня. Прости за всё, что я тебе сделал…

— Дело не в этом. Я не пытаюсь сделать тебе больно.

— Пожалуйста… боги, пожалуйста … не делай этого со мной… — его голос надломился. — Что я сделал, что ты меня так возненавидела? Что, Элли?

Я не могла отвести взгляда от его бледного лица, от выражения муки на нём, но прежде всего страха — такого сильного страха, которого никогда я не видела на чьём-либо лице, и уж тем более на лице Ревика. Он выглядел затерявшимся в этом страхе, его глаза на узком лице наполовину расфокусировались, грудь тяжело вздымалась при вздохах. Его волосы прилипли к лицу от пота; пальцы стискивали его рубашку так же, как я сжимала свою — словно пытаясь сжать своё сердце, удержать его в груди.

— Это всё Вашингтон? — спросил он. — С тех пор ты меня так ненавидишь?

— Я не ненавижу тебя, детка… не ненавижу. Клянусь богами, это не так. Я пытаюсь тебе помочь.

Он закрыл глаза и покачал головой, словно отталкивая от себя мои слова.

Затем я ощутила кое-что другое.

Его печаль окутала меня, вырвав тихий вскрик из моего горла.

— Элли…

С его губ сорвалось рыдание, прозвучавшее таким юным, что я вздрогнула.

Я продолжала беспомощно смотреть на него, когда он опять сдавленно всхлипнул. Он вновь говорил, бормоча череду слов, которых я никогда не слышала, которые звучали для меня даже чужероднее его пения ранее. Меня поразило осознанием, что это молитвы.

Я никогда прежде не видела, чтобы он молился, хотя он намекал на свою религиозность. От Балидора я знала, что Сайримн оставлял закодированные послания в религиозных текстах, а во время войны цитировал священное писание. Я смотрела, как всё его тело содрогается в очередном тяжёлом рыдании. Он выглядел так, будто кто-то только что вырвал его сердце из груди и раз за разом пронзал ножом.

Я не хотела смотреть на него. Не хотела, но не могла отвернуться.

И где-то в этот момент я поняла. По-настоящему поняла.

Я не «починю» Ревика. По крайней мере, этот процесс не исправит его так, как это показалось мне, когда Вэш и Тарси объяснили мне принцип работы. Не будет какого-то мистического момента, когда боги с небес прольют на него магическую Барьерную силу и смоют всё ужасное, что с ним случилось.