Мари Явь - Атомное комбо

Я догадалась, что Дагер собирается обнять меня, когда он небрежно кинул пластинку к остальным и направился в мою сторону. Возможно, он хотел сделать это ещё тогда, в камере дознания, после того как освободил меня от кандалов. Его руки дрожали в тот раз. Они дрожали и теперь. А мне меньше всего хотелось, чтобы дрожащие руки сильного мужчины обнимали меня в такой опасный момент. Это бы окончательно сломало меня.

Я нырнула в коридор, добираясь по стенке до ближайшей комнаты, которой оказалась ванная.

— Ты прав! — крикнула я, запираясь. — Не вздумай ему ничего говорить! Жива я или нет, какая разница? Пусть теперь заботиться о своей новой семье, которую он отстоял такой ценой! Зачем возвращаться к прошлому, когда у него такое настоящее? Зачем ему кто-то вроде меня, ведь его жена, готова спорить…

Я заткнулась, поняв, что святая ненависть стала похожа на постыдную ревность. Достав из кармана орден, который всегда носила при себе, я едва удержалась от желания спустить его в унитаз. Вместо этого я изо всех сил сжала его в отмеченной сигаретными ожогами руке, облегчённо крича.

— Пэм, открой! — За дверью метался Дагер. — Что с тобой?

— Ничего, — сказала я, разжимая окровавленную ладонь. — Мыло в глаза попало.

Открывшаяся так нежданно правда, казалось, сломала мне позвоночник: я, придавленная её весом, пролежала пластом весь следующий день.

Полубрат женился на ирдамке, на этой вертлявой, сладкоголосой Еве Кокс. У них вот-вот должен родиться второй ребёнок. Слава богу, мама сошла с ума и не осознаёт масштабы катастрофы.

В дверь неоднократно стучали и, хотя она не была заперта, комиссар долго не решался её открыть.

— Пэм.

Дагер подошёл к вопросу налаживания наших отношений очень серьёзно, поэтому сначала дал смириться с мыслью, что нам придётся жить бок о бок, потом уже позволил привыкнуть к своим вещам, и только теперь — к себе самому. Поначалу это напоминало укрощение. Теперь — приручение, чтобы было намного опаснее. Всё-таки первое подразумевало подневольное подчинение, а второе — появление симпатий и привязанности.

— Я сплю, — откликнулась я, глядя за окно. Где-то там, за пределами этих стен, развлекался Ранди.

И вот ещё один повод корчить из себя умирающую: я чувствовала себя преданной вдвойне, потому что Атомный предпочёл прохлаждаться чёрт знает с кем, а не лежать рядом, уверяя на все лады в том, что любой, обидевший меня, сдохнет в мучениях, стоит только попросить.

— Пэм! — Я посмотрела на настенные часы. Минутная стрелка не успела совершить полный оборот, а комиссар опять стоял под дверью. — Тебе надо сменить бинты.

Я глянула на свою правую руку, подумав «да ты шутишь».

— Даёшь санинструктору советы по оказанию медицинской помощи ему же?

— Тебе нужно поесть, — попробовал он зайти с другой стороны.

— Как только я выжила без тебя?

— В самом деле, — пробормотал он, вынудив меня приподняться и принять вызов.

— Что? Считаешь себя вправе учить меня? Или Ранди?

— Как бы там ни было, теперь у меня есть некоторые обязательства, если не перед твоим братом, то перед матерью. Называй это опекой, навязчивостью, заботой, но сейчас именно от меня зависит твоё… благополучие.

Чёрт его дери, как много он на себя берёт!

— Чем думать о моём благополучии, подумай о своём здоровье. Если Ранди услышит, как ты ко мне подкатываешь, он вырвет тебе язык.

— Я не подкатываю! — выпалил Дагер. — Я просто не привык разговаривать через порог.

— Тебе и не нужно привыкать, ведь…

Устав от пререканий, он всё же надавил на ручку и толкнул дверь. Комиссар был как всегда в форме, но без кителя, как если бы отлучался куда-то по срочным делам или собирался вот-вот уйти. В руках он держал пакеты, на которые я старалась не обращать внимания.

— Не оставляешь мне выбора, господин тюремщик? — проворчала я, подтягиваясь к изголовью.

— Именно. Ведь если он у тебя будет, ты перестанешь быть «человеком чести» и превратишься в самого обычного дезертира. — Похоже, Дагер тоже всё это время нащупывал моё слабое место и вполне удачно: обострённое чувство справедливости. — Подавляя твою волю, я облегчаю твою совесть и делаю тебе тем самым огромное одолжение, не так ли?

— Слышал бы тебя Атомный, — прошептала я, вызывающе улыбаясь.

— Но он не слышит.

Улыбки как не бывало. Почему из его уст это прозвучало настолько обидно? Я ведь и так знала, что «он не слышит», потому что его, чёрт возьми, уже который день здесь нет.

— Не наглей, — пробормотала я, следя за тем, как он кидает пакеты на кровать и проходит к окну. — Можешь говорить что хочешь, но не советую больше входить без разрешения. — Он приготовился к очередной порции угроз и обвинений, но я превзошла его ожидания. — Что если бы я была не одета или занималась какими-нибудь непотребствами?

— Как вчера в моём кабинете?

Два-ноль в его пользу.

— В тот раз я ничего подобного!.. — вспылила я, чувствуя, что краснею. — Да какая разница?! В любом случае, не принимай это на свой счёт!

— Ну что ты, как я смею. — Он всё ещё стоял ко мне спиной, пряча лицо, но его голос выдавал улыбку. — И всё же вопрос с одеждой я решил. — Я посмотрела на покупки, которые лежали в изножье кровати. — Мне нужно уходить, а ты примерь их, ладно? Я не был уверен, насчёт размера и стиля, поэтому…

— Зашёл в детский магазин? — Я заглянула в первый попавшийся пакет из чистого любопытства. — Я не ношу чёрное и красное. Ах да, и ещё ничего купленного тобой.

Сложив руки за спиной, Дагер обернулся и оглядел меня, как если бы мог без слов дать понять, что это глупо. Хотя бы потому, что я нахожусь в его доме, пользуюсь его вещами и ем еду, предоставленную им.

— Тогда считай это приказом тюремщика. — Он был сама любезность. — Цвет — это, несомненно, важно, но куда важнее угадать с размером, что при твоём весе и росте не так-то просто.

Рассказала бы я тебе, почему у меня такой вес и рост, да заводить старую пластинку неохота.

— Чёрное, чёрное, красное, — бормотала я, откидывая вещи за спину, даже не разглядывая.

Похоже, чёрный был его любимым цветом, а красный — любимым цветом его бывшей и, видимо, единственной девушки, из-за чего он теперь всех ровнял под одну гребёнку.

— Я спешу, — бросил Дагер, направляясь к двери. — У меня назначена встреча на семь, вернусь поздно. Если тебе всё же что-нибудь понравится…

— Погоди, погоди. — Для тюремщика он вёл себя слишком уж послушно. — Ты что, не хочешь узнать, как это будет на мне смотреться?

Я не могла позволить ему уйти и не поквитаться, поэтому затеяла эту игру. Для виновного в самых тяжких грехах преступника у него было слишком хорошее настроение.