Мари Явь - Атомное комбо

— Когда-то она говорила мне не срывать лишний раз цветы, — ответила я, прочитав его мысли. — Она сошла с ума. Ты заметил это даже раньше меня.

— Разве то, что мы хотим их смерти — сумасшествие? — спросил Ранди, но так спокойно, без надрыва. Обмакнув ладони в лужу подползающей к нам яркой, как мамина помада, крови, он слизал её, обсасывая пальцы. Безумный голод? Или одно лишь безумие? — Тебе не понравилось?

С каких пор в разговоре с ним я стала задумываться, какой ответ правильный?

— Мне хотелось увидеть его страх. Увидеть, что даже те, кого мы боялись, боятся сами. Чтобы он потерял перед смертью всё… или хотя бы думал так.

— И тебе не понравилось? — повторил Ранди. — Боишься?

Он не стал уточнять, чего именно. Вымазанный в чужой крови, беспечно сидящий возле покойника с продырявленным лицом, грезящий об ещё более жестоких убийствах, он тоже не выглядел безобидно.

Но я нашла нужные слова.

— Если мы решим убить его женщин… то как нам следует обойтись с Митчем? Что ты можешь придумать хуже смерти? — Я заметила, как Ранди прищурился от удовольствия. Он хотел услышать продолжение. — Мы не станем убивать всех подряд. Эта участь только для тех, кто пойдёт против нас.

— Тогда давай найдём их, — предложил Ранди, вставая на ноги. Он казался воодушевлённым, противоестественно бодрым. — Этот прекрасный день не может так просто закончится. — Он подкупающе улыбнулся. — Кого ты хочешь первым?

— Митча, — ответила я, даже не собираясь раздумывать.

Ранди протянул мне руку, раскрывая измазанную красным ладонь. Это походило на клятву, на причастие… Словно своей собственной рукой, покрытой вражеской кровью, он ставил клеймо на мою, ещё несколько минут назад сжимавшую пистолет.

Наша собственная бессловесная «рукопожатная» присяга.

Сначала убьём их, потом тех, кто будет возражать против нашей мести. По рукам.

Когда я поднялась, Ранди наклонился к моему уху, с наслаждением протянув:

— Я дам тебе то, что ты хочешь. Давай прикончим эту мразь прямо сейчас.

Я знала, с Митчем всё будет иначе. Каким бы грязным и жестоким убийство Кенны ни было, оно должно принести мне если не радость, то моральное удовлетворение. Вот на что я стану смотреть неотрывно, во все глаза. Вот чему Ранди посвятит всего себя.

Но лишь через три года. Да, в тот день мы не нашли Митча. Ни его, ни Батлера, ни Саше, ни майора Эмлера к тому моменту уже не было в Раче. Первый попал в плен, из которого потом благополучно бежал. Второй ещё полгода назад подал коменданту прошение о переводе, которое тот удовлетворил. Майор же эвакуировался сразу после отбытия из Рачи комиссара.

Словно подтверждая сравнение мести с холодным блюдом, нам доведётся насладиться ей нескоро, постепенно, но обстоятельно и полно.

Тем вечером мы нашли лишь кота Хизеля, с некоторых пор перешедшего на мышиную диету. Он забился под кресло, что стояло в кабинете, и сидел там совершенно бесшумно, но Ранди как будто учуял его. Голод… животные инстинкты… Всё, как и говорил подполковник.

Когда Атомный подошёл к креслу, комендантский любимец вылетел из своего убежища молниеносно, словно им выстрелили из ружья. Атомный перехватил хвостатого у самой двери и свернул ему шею прежде, чем тот успел пискнуть.

— У нас сегодня и впрямь праздник, — произнёс Ранди, взвешивая добычу на вытянутой руке. — На ужин будет мясо.

Война, такие дела.

Прошло ещё несколько дней, и всё, что нас окружало, перестало быть декорациями и делилось на съедобное и несъедобное. Мы больше не могли смотреть на природу, отстранившись от мысли о голоде. Мы разучились ей любоваться. Мы хотели всё в ней попробовать на вкус.

Тот комендантский кот спас нам жизнь. Ему бы памятник поставить.

Мы надолго застряли в уже дважды осаждённой Раче. Войска Сай-Офры вошли в город, лишь когда полностью сравняли его с землёй артиллерией и бомбардировщиками. В числе первых был уничтожен госпиталь. Все те, кто находился там при авианалёте — раненые, медсёстры, врачи — погибли.

Наседка, Чума, Хельха и рахитичный Тони… если они дожили до этого момента, то умерли теперь, в одно время с подполковником Хизелем.

Когда мы подошли к руинам, самолёты ещё кружили в воздухе, но мы не торопились прятаться. Оглушённые, мы стояли смирно, смотрели и пытались хоть что-то почувствовать кроме холода, голода и боли. Я сказала, что по погибшим здесь женщинам и детям должны плакать навзрыд, но слова не помогали. Казалось, наши глаза это уже видели, а сердца успели переболеть всеми бедами на свете.

— Нам нужно убираться отсюда. Из города вообще, — рассудил Ранди, когда минута молчания затянулась. Он смотрел в вечереющее небо. — Сегодня ночью. В крайнем случае, завтра.

Похоже убийство коменданта, прошедшее как по нотам, воодушевило Атомного. Но ведь то был один единственный застигнутый врасплох безоружный человек. Что мы сможем сделать против его озверевших от голода и отчаянья солдат? Или против ищущей здесь отмщения армии Сай-Офры, которая, если верить словам Хизеля, не пощадит предателей под любой личиной: женщины или ребёнка?

Но я смолчала на этот счёт и сказала лишь, что мне необходима ещё пара дней, чтобы восстановиться. Мои ноги, спина, рёбра — я не могла не то что бегать, для меня даже дышать было проблематично. Конечно, пара дней нечего не решала, но что-то заставило Ранди смиренно отвести взгляд в ответ на моё:

— Ты же понимаешь, вместе нам не выбраться. Если пойдёшь один, то справишься, но не со мной.

Ясное дело, он не хотел справляться в одиночку, по-прежнему веря, что фокус с бессмертием работает лишь, когда мы вместе. В тот момент вообще было трудно вообразить, что Ранди может оставить меня хотя бы на день, даже скажи я ему проваливать. Хотя едва ли я способна на такое, даже во имя его спасения. Какой-то замкнутый круг.

— Моих сил хватит лишь на то, чтобы умереть, — добавила я, кутаясь в одолженный у подполковника бушлат.

Ранди удручённо покачал головой.

— Это моих сил недостаточно, чтобы нас спасти.

Я задумалась, невольно вспоминая агонически дёргающегося коменданта, повисшего на натянутом ремне.

— В любом случае, ты сильнее любого, кого я знаю.

— Сильнее Дагера?

Это теперь уже совершенно бессмысленное соперничество… удивляло.

— Нашёл на кого равняться, — пробормотала я. — Давай договоримся. Раз он гнусный трус и предатель, наложим на его имя табу.

— И кто же он теперь для тебя?

— «Комиссар». Как он сам того пожелал.

Через ту самую пару дней, которые мы провели прячась в каком-то подвале, мне стало только хуже. Абсурд: почему выбравшись из, казалось бы, худшего места на свете, победив господствующее в нём чудовище, я стала так опасно близка к смерти? Казалось, всё наоборот должно было измениться к лучшему.