Регина Грез - Невеста Крылатого Змея [СИ]

— Если вы ночью правите, так и мне не должны препятствий чинить, я же Лунная дочь, как бы вам матушку мою не прогневать.

Забулькал, запыхтел в бочке водяник, обратно нырнул, выпустив на край гибкий чешуйчатый плес. А мужичок с локоток сбегал по потолку на другую сторону горницы, достал с полатей какую-то бутыль, до половины оплетенную тонкой лозой, утвердил на стол и забормотал примирительно:

— За знакомство и выпить не худо! Садись ко столу, кто ты есть у нас, девка али баба уже?

— Я Змеева невеста, попрошу меня уважать и не обижать.

— Это можно…

Мужичок ловко откупорил бутыль, вынул пузатые глиняные стаканчики, всерьез приготовился разливать подозрительный напиток для угощенья. Леда головой покачала:

— Сначала бы разговор. Позволите нам завтра с утра живой и мертвой воды здесь набрать и уйти с миром?

Хозяин вытянул перед собой худые смуглые руки, свел вместе длинные высохшие пальцы. Леда смелости набралась, заглянула ему в лицо. С виду вроде бы и впрямь человек: высокий, тощий, волосы длинные, темные свесились по обе стороны лица нечесаными прядями. Глаза под широкими бровями ввалились, будто две черные ямины, а на дне их красноватые огонечки мерцают холодно. Жуткие глаза, равнодушные и пустые. Ничего не просят, ничего не дают. Скулы четко обозначены, заострившийся длинноватый нос, тонкие губы. Что и осталось-то в Нем от прежнего пылкого Вечора, разве что одна только память-тоска…

— Скучно мне, девица. Развей мою печаль, тогда и я подумаю, надо ли тебе помогать.

— А по мне так вам скучать некогда, вон какая кутерьма за порогом, кого только не встретишь, какое чудо-юдо. Однако же я-то вас чем развлеку, может, песню исполнить или сказку сказать?

— Это ты ладно придумала. Вот же тебе задача, расскажи-ка мне три побасенки, да с уговором: чтобы от первой я рассмеялся, от второй заплакал, а третья меня испугала. Справишься — отпущу поутру живой, дозволю к источникам заветным попасть. А вот ежели не-ет… пеняй на себя, я тебе не помощник.

— Ой! Развеселить, огорчить и напугать — вот так заданье на мою голову…

— А коли тебе голова тяжела, так можно и с плеч долой! — пробормотал услужливый мужичок, забираясь на стол с ногами, отхлебнул прямо из горлышка запотевшей бутыли и повалился навзничь, вот же пакость какая. Кажется, и Хозяину это дело не поглянулось, властно махнул рукой:

— А, ну, брысь отсюда, погань бродячая! Али не видишь, гостя у нас степенная, ей твои ужимки не по нутру! Разве будет она теперь твое зелье хлебать? Забирай свою рухлядь и проваливай в подпол, меня сейчас забавлять будут…

Из-под стола вылез облезлый черный котяра, бесшумно проследовал к Хозяину и взобрался к нему на колени. А ведь не прогнали его, легла на вздыбленную шерстку холодная рука, даже погладила. Не каменное, знать, все же сердце внутри, хоть давно уж не бьется.

Леда стояла среди избы столбом и только глазами хлопала, лихорадочно вспоминая все великое множество историй, что могли бы ей пригодиться в этот зловещий час. В горле еще как назло пересохло, но не просить же теперь воды, еще гадость какую-нибудь предложат, выкручивайся потом. «Ну, что же, Хозяин Не шибко Ласковый, первую историю принимай, твоего лишь за ради веселья. Будет тебе Потешная сказка!»

— У одной шустрой молодайки муж уехал на базар продавать поросят, и задумала Агнешка родню проведать в соседней деревне. Оставила хозяйство доброй соседушке на присмотр, а сама через луг, да поля побежала. Встретили в родном доме ласково, потчевали пирогами да сырниками, оставляли ночевать, только сердце неспокойно, а ну, как муж раньше срока вернется, забранит да еще вожжами поучит. Вот и решила бабонька вернуться домой даже по темной поре, а чтобы скоротать дорогу, пустилась прямиком через лесок да старое кладбище, где со всех близких деревушек народец лежал.

Идет Агнешка торопко, от каждого звука шарахается, хоть и смела. А все же не шибко весело ночью-то на кладбище, то померещится тень за белесой оградкой, то шорох какой, душа в пятки, морозец по спине. Глянь, а рядом со свежей могилкой человек стоит, голову свесил на грудь, видно родственник усопшего загостился, до сих пор горюет. К нему-то молодуха и обратилась:

— Доброго часу, дяденька! Не пора ли домой-то? Проводил бы хоть что ли меня, все не так страшно одной добираться.

— Можно и проводить, все равно мне заняться нечем более.

Теперь уже шли вдвоем, баба повеселела даже, еще немного и останутся позади покосившиеся кресты и горькие кладбищенские рябины. Вот и рожь впереди колышется, вот и месяц молодой из-за тучки выплыл. Тишь да гладь! Бабонька под руку взяла провожатого, игриво прижалась к боку, пытаясь в лицо заглянуть:

— А ты, дяденька, видать, шибко храбер! Если бы меня крайняя нужда не приперла, ни за что бы не пошла здесь впотьмах. Тебе-то, не боязно самому по ночам на кладбище гулять?

— Так ведь и я прежде боялся. Покуда был жив…

Леда замолчала и стояла теперь, нахохлившись, обхватив себя руками за плечи. Но ее беспристрастный на вид слушатель даже бровью не повел, а только глухо спросил:

— Дальше-то что было?

Леда вздохнула обреченно, руки в стороны развела:

— Так и все, собственно! Ну, полагаю, бабенка эта подол в зубы и бежать, доскачет до дому еле от страха жива, а там уже муж с нагайкой поджидает. Всыпет женушке по первое число за ночные прогулки, а потом пожалеет да приласкает, подарки покажет, что с ярмарки для нее припас: два аршина ситцу на новый сарафан, да бирюзовые серьги. Вот и помирятся, глядишь, любиться начнут. Дело молодое…

Леда уже сильно за словами не следила. И так пропадать придется, не дождешься одобрения от этого Упыря. Только вдруг восковое лицо Хозяина исказилось гримасой, дрогнули уголки губ в пренебрежительной ухмылке. И тут же ровно по команде раздался со всех сторон треск и скрип, откуда только и налезли в избу — появились на стенах какие-то мерзкие хари с поросячьими рыльцами, будто в воздухе повисели, оскалясь, и снова пропали.

С матицы что-то заверещало, захлопало, и Леда разглядела в углу парочку летучих мышей — расправляли кожистые крылья, вертели любопытными мордочками. Сам собой выпрыгнул из голбца старый сундук, грузно протащился по земляному полу, едва девушку не сбил с ног, хорошо догадалась в сторону отпрыгнуть.

— Угодила, угодила… Потешила малость. Так уж и быть, засчитаю тебе первую басенку. Садись вот сюда, да за вторую принимайся, теперь ты меня должна на слезу вызвать. А это уже труднее будет.

— Попробую, — сузила глаза Леда, расправляя на сундуке смятую рогожку и садясь сверху. — Вот и вторая. Печальная.

А вторую историю повела девушка о Сестрице Аленушке и братце Иванушке. Старая русская сказка о том, как мальчонка непослушный напился воды из ямки от козлиного следочка, да сам белой шерсткой и оброс. Рассказала Леда также о добром молодом князе, что Аленушку за себя замуж взял, о злой ведьме, которая девушку погубила, столкнула в омут глубокий. И вот он, самый грустный момент — вырвался Иванушка — козленочек из ведьминых корявых рук, прибежал на бережок и зовет жалобно: