Регина Грез - Невеста Крылатого Змея [СИ]

А девушка ему отвечает из воды:

Пока Леда свой сказ вела, примечала, что слушателей-то у нее теперь несколько прибавилось: блестели из-за печи глазенками шустрые домовята, мужичок с локоток свесил с полатей кудлатую бородищу, сопел обиженно, что не оценили его угощенье, даже Водяной высунул из бочки свое острое склизкое ухо. А с потолка посередь избы спустился на тенетах толстый паук, лапками шевелил, мохнатое брюшко почесывал. Ох, и жуть!

А как дошла Леда до стона беспомощной Аленушки, приоткрылся подпол и высунулась оттуда тонкая бледная рука с налипшими речными перловицами, а после показалась и сама мокрая девичья головка. Плакала русалочка — водяница, катились по бледному лицу жемчуга:

— Братика жалко… Пропадает безвинно, дитя.

Заныли домовята в семь тоненьких голосов, еще громче запыхтело с полатей, а по крыше загрохотало, будто пронесся дикий табун. Двери в избу отворились и запрыгнула клюка с нанизанным на конец Черепом, это Сава зубами клацал, явно сочувствовал — переживал. Тут Хозяин хлопнул по столу кулаком, глазами сверкнул:

— Довольно тоску наводить! Принимаю и вторую твою сказку. Уж больно слезлива, а у нас и без того мокрести хватает. Теперь испугай-ка меня!

Леда поерзала на своем сундуке, призадумалась: «Чем же тебя пронять-то, Кащеевич, чтоб аж до мурашек, до мозга костей пробрало… Да какие тебе мурашки, ты сам кого хочешь напугаешь, одним своим видом загробным! Ага! Сам…»

Леда покосилась опасливо на рыжего паука, тот лапками перебирал что есть мочи, забирался к мужичку на полати, вдвоем, кажись, веселее будет, неужто тоже пугаться приготовился, вот чудак! Значит, не так-то уж эта нечисть и смела, значит, шанс есть.

— Сказка моя страшная — непростая, ее тихим голосом сказывают, а потому мне поближе к вам надо подсесть. Если позволите, конечно.

Хозяин глянул сурово, пальцами постучал по столу и сундук под Ледой тотчас зашевелился, подъезжая пред самые Его грозные очи. Девушка и сама струхнула оказаться напротив Хозяина, теперь даже рукой его можно коснуться. Еще боялась, что станет от него пахнуть неживым, плесенью какой-то и гнилью, но вместо этого Леда уловила только запах прелой листвы и грибов, можно притерпеться.

— А поведу я сказание про одного храброго Витязя и Марью-царевну. Вот поехал добрый молодец на войну, а Милой своей пообещался обратно вернуться, хоть живым, хоть мертвым. Три года ждала девица, истаяла словно свеча, вышла как-то на ночное крыльцо и взмолилась могучим ветрам, пусть донесут печаль ее до Любимого Друга, пусть на своих легких крыльях весточку пошлют, что не нужна ей жизнь без Него, а коли нет его на белом свете, так и сама готова в могилу лечь.

Выплакалась Марья-Царевна, поведала всему миру свою печаль, а после вернулась в терем и забылась недобрым сном. И вдруг раздался у ворот стук да бряк, всполошились слуги, поезд свадебный прибыл, а впереди Дорогой Жених. В хоромы зашел никому не поклонился, куска не отломил от поданного каравая, ног не отер, за руку взял Желанную Невесту, за ограду вывел и посадил перед собой на ретивого коня.

— Милая моя, не боишься ли ты меня? Доверишь ли мне судьбу?

— Не боюсь, Долгожданный! За тобой хоть на край земли!

Быстро миновали городок, выехали в чисто поле, филины сидят на стогах, в дальнем бору волки воют, а ночь-то темная, лошадь черная. Спрашивает Молодец вдругорядь:

— Милая моя, не боишься ли ты меня?

— Нет, не боюсь.

Приехали в земли чужие, неведомые, куда нога человеческая не ступит, птица не залетит, зверь не забежит, у семи колов на серебряном озере как обернется Молодец, зубы оскалил, сам месяца белее, а по шее алая полоса вьется:

— Милая моя, не боишься ли ты меня?

— Нет…

А лошадь темная, ночь-то черная…

— Ам!!! — и съел.

С последними словами Леда резко выбросила руки вперед и звонко хлопнула в ладоши перед самым лицом Хозяина. Вряд ли тот испугался, конечно, но все ж таки дрогнул и чуть заметно качнулся назад. Брякнула крышка подпола, это спряталась русалочка в свою укромную заводь, закряхтел досадливо мужичок на полатях, стаскивая с плеча паука-трусишку, а домовята шуршали под печью, переговаривались, ну чисто мышата.

Леда сжалась на своем сундуке, пока не поняла, что кто-то из под низу бьется, вот-вот крышка слетит, пришлось спрыгнуть самой. Раскрылся сундук со ржавым скрипом, полетело в стороны ветхое тряпье, а потом раздался знакомый мягкий баритон:

— Помог бы ты девице, Родственничек, глядишь, самому бы полегчало. Я ладушку эту славную давно знаю, меня из неволи вывела, так, может, и тебя освободит от нелегкой доли.

Леда даже не скрывала своего восторженного удивления:

— Сват Наум! Вот диво, так диво, где нам свидеться-то пришлось. Как поживаешь?

— Я-то как рад тебе в этом захолустье! А чего так бледна? Поди есть-пить хочешь? Это мы быстренько! Худо ты, Родственничек, принимаешь гостей, надо бы это дело исправить. Если дозволишь, конечно же. Тут хоромы твои, твоя полная власть, а мы, люди мелкие, супротив тебя, да и вовсе… не люди.

Хозяин котишку с колен столкнул, локтями навалился на стол, запустив в спутанные волосы длинные пальцы.

— Делай, как знаешь.

— Давно бы так, а то даже соловья баснями не кормят. Не боись, красавица, никто тебя здесь таперича не обидит. Пир горой закатим ради нашей приятной встречи!

Белой лебедью пронеслась над столом скатерть, опала, закрыв рассохшиеся щелястые доски до самого пола, зазвенела посуда, появились ниоткуда чашки, миски со всякой снедью. Живым запахло в избе: горячими щами да румяными шанежками, налетай, не зевай, да нахваливай!

Тут и едоки появились, ажно задрожали стены домишка, налезла всякая нечисть в избу и каждый за стол норовил. Леда только морщилась брезгливо и, будто разгадав ее тайные мысли, сундук снова крышку захлопнул да откатился в угол, туда девушка и перешла, ухватив со стола кружку с каким-то душистым напитком. Так Леда и просидела в углу, отпивая медовый настой на травах да поглядывая на Хозяина.

А сам-то Кащеев сын так и не притронулся к угощенью, только взирал мрачно, как исчезает еда со стола в ненасытных утробах, как двигаются проворно поросячьи мордочки, пожирая пироги да кулебяки, как топочет ногами по лавке безголовый черный петух, удирая от облезлого кошака. Прыгала посередь избы клюка, веселился Савушка безобидный, сверкал пустыми глазницами, заместо лампы светил.