Властелина Богатова - Обожжённая душа [СИ]

Поднялись на холм, ударил багряным заревом окоём, разливая по кромке леса огненный сплав света, будто исходящий от калёного железа, и таяло в нём совсем не греющее солнце. Там, у русла, уже полыхал костёр, вокруг собралось немалая толпа, были и дети, и старики, кто ещё мог держаться на ногах. По мере приближения нарастал гул пламени, что пожирал уже подмостки, на которых покоились те, кто отдал жизни ныне ночью, защищая свои семьи. У самого подножья стояли родичи погибших, тут же возвышался каменной глыбой Радим, а рядом его ближники. Служители распевали погребальные песни, помогая душам подняться к высшим чертогам. На присоединившихся чужеземцев никто не обратил внимания. Пребран посмотрел в сторону, невольно взгляд его зацепился за невысокую девичью фигурку, закутанную в кожух и шерстяной платок, пальцы её сминали пущенную по плечу косу, золотистый свет от костра играл бликами на её лице, на щеке блестела влажная дорожка. Ладимира сжимала губы, неотрывно глядя в тлеющее пламя. Будто почуяв на себе чьё-то внимание, она повернулась и так взглянула на княжича, что внутри у того всё дрогнуло. Сей же миг взгляд её будто ледяной коркой подёрнулся, губы вытянулись в прямую упрямую линию, и в глазах появилась отрешённость, она смотрела сквозь него. Развернувшись, девица пошла прочь, спеша затеряться в толпе. Больше Пребран её не видел, но мутный осадок раздражения всё же опустился на дно. И чего она попадается на глаза?

Ладимира зашла в избу, обив от снега ноги о порог, когда небо уже тронуло золотисто-розовым светом. Ночь пролетела быстро. Отпускать отца сердце всё противилось, казалось, душа его не взошла в поднебесье, а всё вилась подле, рядышком, к теплу тянулась, к дочери, к родной крови. Он-то в силе был, и порой неловкость его брала, когда Ладимира ласково батюшку называла и обнимать решалась. И всё же мало она тепла давала. Мало. А теперь уже и поздно. Тоска нахлынула, как порыв ветра, а внутри бездна разверзалась ледяная. Ничего уже не вернуть. И сёстры где сейчас, в какие края их уводят? О них думать было невыносимо, представлять, как измываются над ними.

Ладимира шмыгнула замёрзшим носом, чувствуя, как слёзы вновь набегают на глаза, застилая их пеленой. Нельзя так, зря, выходит, у погребального костра стояла, прощалась?

Она прошла вглубь. Девушку встретила пустая горница, тлели на столе огарки восковых свечей в бронзовой плошке. А раньше полон дом был, теперь сестры и племянницы далеко, идти за ними некому, мужьям их ныне не встать с костра, а те родичи, что остались, им самим бы выжить. Без хлеба остались, и детей уцелевших ещё прокормить нужно. На короткий миг пожалела, что ей-то самой удалось схорониться, что не разделила страшной участи. Ёжась, Ладимира стянула с головы платок. Оказавшись в тепле, поняла, как сама застыла вся — пальцев на ногах не чувствовала, а руки закоченели, одеревенев. Такой озноб пробил, что зуб на зуб не попадал, внутри сжималось всё и сотрясалось. Хорошо, что за ночь изба ещё не выстыла, но тепла всё равно не хватало. Девушка прошла к печи, выбрав паленья, бросила в топку, на тлеющие угли. Сухие дрова вмиг занялись, загудел огонь, заиграл отсветами по каменным стенкам печи, вроде как и потеплело на душе. Так и стояла, бездумно наблюдая за игрой теней, слушая гул пламени. И вскоре трясучка отпустила, жар полился по телу, а внутри сделалось спокойно, но надолго ли? Стоит представить отца, и сердце защемляет от тоски. Ладимира быстро отогнала подступающие острыми когтями скорбные мысли, что так травят её. Спохватилась тогда только, когда уже кто-то так же обивал ноги о порог. Вздрогнула, когда в дверь тихо постучали. На миг страх всплеснул, заставляя сердце биться гулко, уж было за кочергой потянулась, но тут же успокоилась — если кто со злом, уж поди вежливо стучаться не станет.

— Это я, Даян, — послышалась по ту сторону.

Лёд от груди отлёг, Ладимира перевела дух, а вот сердце так и колотилось. Она прошла к двери, дёрнула тяжёлую железную щеколду, толкнула створку. Внутрь шагнул рослый парень, едва плечами разошёлся с проёмом двери, и всё одно чуть боком вышло, да голову в меховой шапке пригнул. Синие глаза, что проруби во льду, смотрели на Ладимиру неподвижно, а всё же жгли. Потянуло прижаться к нему, обнять. Даян мог утешить, но Ладимира оставалась на своём месте, ни шагу не ступила. Не нужно давать ему лишних надежд. Весь день друг у друга на глазах, а всё порознь держались. Даян дышал неровно в её сторону ещё с прошлого лета. Ладимира до сих пор не ответила ему взаимностью, но от того внимание его ещё ни на долю не убавилось. Правда сватов он не спешил присылать, то ли ждал, когда оттает её сердце, то ли отца её побаивался, возьмёт тот и откажет. Теперь уже и присылать не к кому, разве только к старшему острога. Тот, ясное дело, не задумавшись, отдаст.

Даян, спохватившись, стянул шапку с головы, встряхнул горчичного цвета вихрами. Такой же светлой бородкой обросло его лицо, делая глаза ещё ярче. Сейчас тлели в них отсветы очага. Не сказать, что Даян был красивый. Чуть грубоватые его черты скорее должны были оттолкнуть: крупные скулы, узкий нос, глаза глубоко посажены, и надбровные дуги чуть выступали вперёд. Привлекала же его сила и стать. Длинные пальцы юноши смяли шапку, выказывая нетерпение. Холоден снаружи, но внутри раскалённым сплавом бурлила лава. Трудно было находиться рядом с ним, сдерживать ураган, который, только дай волю, обрушится на Ладимиру, и от того сторонилась Даяна, не подпускала. Но ныне слишком одиноко было ей, невыносимо драла душу боль.

— Проходи, — пригласила она, а сама сняла с плеч кожух, повесила на крюк, незаметно утирая ладонями проступившие слёзы.

Даян стянул сапоги, скинул тулуп, девушка, приняв его, повесила рядом со своим.

— Как же хозяйство будешь одна вести? Тяжело, сильные руки тебе нужны, другим домочадцам не до тебя будет, разве только кормиться у старшего, — проходя в середину горницы, сказал он.

Не понравилось, что он начал о своём в такое неподходящее время. Конечно, старший обязан держать острог и стараться сохранить народ, да только и в самом деле совестно, девка молодая, должна уже свою жизнь устроить, одной в такое неспокойное время оставаться не безопасно.

— Я понимаю, как тебе тяжело, но сама подумай, как управляться станешь, когда подчищены погреба, да выведен скот, как кормиться будешь? Ведь до конца зимы ещё далеко, — не отступал Даян.

Как бы ни злилась Ладимира, Даян прав. Проклятые душегубы. Девушка подняла взгляд на ожидающего парня. Тот, видя смятение невесты, чуть наклонился, сказал:

— Завтра я пойду за согласием к Радиму, потом к родичам твоим. Но сначала… — он протянул руку, касаясь потеплевших пальцев девушки.