Тамара Шатохина - Княжна [СИ]

— Спасибо, добрый брат. И за дуру, и за «закопать».

— Всегда пожалуйста. Я очень умный. Ты знаешь что мне предлагают должность в нашем посольстве в Нидерландах? Не знаешь. Потому, что я тебе не говорил, чтобы не сглазить. Кстати, как тебе та девочка с бала? Анастасия. Я тогда вернулся. Мы встречаемся, Виктория. Посол должен быть женат.

— Одобряю, брат. Только ты это… та Натали… Ты проверься. Она слишком быстро одевается, профессионально…

— Я и сам обратил внимание. Спасибо за заботу, сестра, но мы из-за тебя почти ничего не успели, так что… Там если бы только… в общем, я проверился. Не переживай. Все в норме.

— Ага. Я рада.

Следующую неделю я приводила в порядок свою фигуру. Самое интересное что мне не пришлось себя заставлять. Улучшилось настроение, появился аппетит. Состояние радостного ожидания сменялось острыми приступами тревоги. Я почему-то поверила словам брата и страшно боялась, что с Ромэром случится несчастье. Про то, что он будет морить себя голодом, я даже не думала. Это глупость. Но что-то серьезное, чего я не могла и представить себе, очень пугало меня. Я каждый день ходила на службу в собор и заказывала молебен о здравии. Это немного помогало успокоиться — я делала хоть что-то.

Я и хотела и боялась вызова. Он будет означать, что что-то плохое случилось с ним. Я тряслась от страха и одновременно готовилась к уходу. В сейфе, на коробке с голубым гарнитуром, оставила записку, в которой говорилось, что я дарю его невесте брата на свадьбу. На платье была приколота такая же записка. Я забрала корсет из химчистки, выбелила до снежной белизны всего один раз одетые панталончики. Все должно соответствовать. Мне не было жаль всего этого. Я понимала, что если бы не брат, валяться мне в глубокой депрессии или в психушке. Не имело значения, в чем я попаду в тот мир. Если все закончится хорошо, то одежду мне найдут, а скорее всего она уже будет меня ждать. Если же мне не повезет — похоронят в пижаме. Этот вариант мне категорически не нравился, но отказываться от перехода я не стану.

На десятый день после нашего разговора с Мишей ночью меня скрутило от боли. Я хватала воздух ртом и, согнувшись, ковыляла в гостиную, где спал брат. Распахнула дверь, она грохнула о стену. Я, прислонившись к лутке и тяжело дыша, смотрела на Мишу, а он на меня. Меня скрутило опять и он бросился ко мне. Я остановила его взмахом руки — перед глазами проступал силуэт высокого, абсолютно седого мужчины. Граф Грэгор смотрел на меня с мукой:

— Виктория…

— Я согласна, — простонала я.

— Это будет…

— Я согласна. Быстрее. Больно.

Не отрывая глаз от Миши, хватая воздух ртом, я пыталась улыбнуться ему непослушными губами: — Я люблю тебя, маме… — Силуэт тела брата плыл. Сознание мутилось.

Вдогонку прошелестело: — Будь счастлива.

Очнулась тоже от боли. Тело скручивало судорогой. Руки, ноги были сплошной болью. Я кричала, билась в чьих-то руках, вытягивалась, теряла сознание и снова плыла в океане боли. Глаза закатывались под лоб, я не видела ничего. Это закончится, закончится, не может же это продолжаться вечно. Ведь переход уже был, был… Мне что-то лили в рот, оно попадало в дыхательное горло, я захлебывалась и кашляла. Судороги выворачивали меня наизнанку. Меня опять заливали, приподняв и зафиксировав голову. Я глотала и теряла сознание в очередной раз.

Все закончилось разом. Вот еще мгновение назад я корчилась от боли, а сейчас она прекратилась. Только отголоски спазмов в выкрученных мышцах гуляли по телу. Меня напоили сладкой ароматной водой, осторожно поддерживая голову. Умыли и вытерли лицо. Подняли выше подушку, и я с облегчением откинулась на нее, переводя дыхание. Глаза видели. Я выжила.

Возле моей постели в кресле сидел Грэгор. Ему массировал виски человек в белой одежде. Второй стоял рядом со стаканчиком в руке. Стаканчик перекочевал в руки графа, и он одним глотком опорожнил его. Выражение его лица… Краше в гроб кладут. И волосы — белые, как снег. С головы до ног по моему телу прошла волна страха. Я простонала, глядя на него:

— Что с ним? — Граф тихо плакал, ничего не говоря.

Это взбесило меня.

— Я. Спросила. Что. С ним? Какого черта? — Бешенство накатывало неконтролируемо. Меня затрясло. Да пропади вы пропадом с вашей чувствительностью и сентиментальностью. Я тут чуть коньки не отбросила, а он в загадки играет.

— Умирает, — тихо прошелестел граф.

— От чего? — Мой вопрос прозвучал деловито.

Он выпрямился в кресле и отвечал уже внятно:

— Ранение. Можно было вытянуть, но он не хочет жить.

— Он в сознании?

— Не всегда.

— Где он?

— Здесь, рядом. Тут — в соседней комнате.

Я попыталась встать, но ноги лежали ватными тюками, а рука, которой я пыталась опереться на постель, подламывалась.

— Помогите.

Мне осторожно попытались помочь сесть. Я психанула: — Несите, неужели не понятно? Вы что, не видите что я, как мешок с… опилками?

Один из служащих без раздумий подхватил меня и понес к двери. Второй открывал дверь и придерживал ее. Графа я не видела. Моя пижама со слониками на груди и обоих коленях, видимо, впечатлила носильщика. Он постоянно косился на левого слона. Мы вошли в соседнюю дверь. Мужчина держал меня на руках, став так, чтобы мне было видно кровать, а на ней — Ромэра, лежащего с закрытыми глазами.

— Кладите.

Меня немедленно стали опускать на пол. Твою ж дивизию!

— К нему. Туда. На кровать.

Без пререканий меня уложили возле больного.

— Выйдите. Все. Немедленно.

Меня потряхивало. Ну нельзя же быть такими тупыми!

Дверь тихо закрылась. Мы остались одни. Вся моя смелость и решительность куда-то девалась. Я тихонько, едва дыша, провела еще тяжелой дрожащей ладонью по его исхудавшему лицу. По колючим щекам, по лбу. Обвела пальцем контур жесткого рта, тронула ресницы, брови. Придвинулась и, наклонившись, стала легонько целовать — висок, скулу, подбородок. Прикоснулась губами к уголку рта, закрыв глаза и замирая от нахлынувших эмоций. Слегка отстранившись, открыла глаза и встретилась с его взглядом. Улыбнулась и тихо сказала:

— Это я. Прекращай это. Ты будешь жить. Я что, зря мучилась?

В ответ он так же тихо выдохнул: — Ты.

Я проверила, как действуют мои конечности и с трудом села удобнее, чтобы мне хорошо было видно его, а ему — меня. Он смотрел мне в лицо, шаря по нему взглядом, как я губами недавно. Опустил взгляд на пижаму. Я посмотрела туда же.

— Я нынче не голышом. Ты можешь говорить, или тебе трудно? Как тебя угораздило? И почему не хочешь лечиться? Ты еще хочешь жениться на мне? Или я погорячилась?

— Хочу.

— Тогда я зову врача, тьфу — лекаря. Они тут — за дверью.

— Не уходи.

— Нет, я тут посижу — проконтролирую, что с тобой будут делать. А то они какие-то странные — собирались меня класть на пол, а не к тебе. Надо же додуматься. Я сама только вычухалась, то есть — пришла в себя… Нужно следить за своей речью. Ты меня поправляй, если что — для адаптации нужно время. Ты почему все время молчишь? Тебе плохо? Срочно позвать? Лекарь!