Тамара Шатохина - Княжна [СИ]

— Не надо. Мне хорошо.

— Поздно. Раньше нужно было говорить. Делай, что скажут. Я в этом ничего не понимаю. Нет, я не уйду, не дергайся. То есть — не переживай.

— Спой мне.

— Без проблем. Но не сейчас же — после лечения. Ты еще слабый, все равно спать будешь. Я потом тебе колыбельную тихонько… Вы что делаете? Как бревно его… Я придержу. Твою ж дивизию! Кто тебя так, Ром? Куда ты влез? Господи, я отвернусь, подождите. Мама моя! Это лечится? Я не могу…Мне хрено-о…о-очень плохо. — Я тихонько плакала, прижав кулаки ко рту.

— Не переживайте, княжна, теперь у него есть шанс. Вылечим.

— Шанс? Один? Из скольких? Он опять без сознания. Коновалы хреновы! Вы его, как бревно, с такой дыркой! Что у него там? Что повреждено? Чем я могу помочь? Кровь нужна? Какая у него группа? Я — первая, могу дать. Если только резус у него положительный.

Гадство, рот не закрывался даже усилием воли. Выпила что-то сладкое опять. Сидеть стало сложно. Стала клониться набок. Меня подхватили и тихонько уложили, укрыв до шеи.

Просыпалась, постепенно осознавая, где я. Под головой жестковато, по лицу чем-то возят. Хочется пить. Скосила глаза и закрыла опять, нежась от поглаживания твердых, слегка шершавых пальцев. Ром лежал, повернувшись на бок, и гладил мое лицо, с нежностью глядя на меня.

— Ты чего повернулся? Тебе разрешили? Повязка же собьется. — Сама собой включилась забота о своем.

— Тихо, — шепнул он, склоняясь к моему лицу и приближаясь к губам. Я закрыла глаза и замерла. Теплое дыхание щекотало кожу, он чуть тронул мои губы своими и выдохнул: — Люблю. Как же я тебя люблю. Это немыслимо, невозможно. Так не бывает.

— Целуй уже, — шепнула я в свою очередь, замирая от нежности и предвкушения, — я тоже тебя люблю. Только больше.

— Больше невозможно. — Он зачем-то терся носом об мой нос.

Я разочаровано отодвинулась. Он растягивает удовольствие, что ли? Мы смотрели друг на друга. Я с подозрением, а он — с умилением глядя на меня. Если он меня так любит, то почему не целует? Ум пытался проснуться и работать, наконец. Я чувствовала себя любимой игрушкой, а не любимой женщиной. Вся растрепанная, в мультяшной пижаме, бормочущая полную чушь. А еще у меня зубы не чищены. Мама! Я шарахнулась с кровати. Он не успел перехватить меня рукой.

— Куда ты? Не уходи.

— А толку с тобой лежать? Я просила меня поцеловать, а ты что? Носом трешься? Что со мной не так? — Господи, что я несу, почему мне так обидно? И голос дрожит, и хочется плакать.

Он забеспокоился: — Иди, я поцелую. Пожалуйста. Я просто не верю своим глазам — ты здесь. Вернись сюда, ну же…

— Извини — теперь я не готова.

— Виктория, не нужно. Ты что — обиделась? Я больше всего на свете хочу тебя поцеловать, я мечтаю об этом.

— Но не стал. И что так?

И я тихонько поднялась с пола, одергивая пижаму. Его взгляд быстро обежал мою фигуру. Выскочила, захлопнув дверь. Ноги еще дрожали от слабости.

За дверью никого не было. Длинный коридор уходил вдаль, плавно загибаясь вправо. А в стенах — двери, двери. Где мне кого искать? Бродить в пижаме? Хороша княжна. Я присела сбоку двери, обняв колени. Что я делаю? Боже-Боже. Я залезла в постель к мужику, причем сделала это в приказном порядке. Сама первая обслюнявила его. Заставляла целовать, тоже почти в приказном порядке. Упрекала тем, что он этого не сделал. Призналась в любви. Не говоря уже о том, что первая перешла на «ты». Как они вообще тут на это смотрят? Нечесаная, мерзко пропотевшая после судорог, с нечищеными зубами, хотя… на ночь я их чистила, и пить мне давали что-то сладкое и мятное. Дохнула в ладонь, понюхала — вроде нет, все нормально. Все равно… Нечесаная, пропотевшая после судорог, в мультяшной пижаме. Мрак!

Он в белом мундире передо мной на колене стоял. Так я и выглядела тогда так, что только на коленях. А сейчас? Носом терся. Он привык к роскошным жеманным женщинам, надушенным и разодетым. Или к проституткам, чего доброго. А я после всего… Пожалуй, учитывая мое сегодняшнее поведение — за нее и сойду здесь. Отсюда и отношение…Простите меня, предки…

Слез не было. Была усталость. Все болело. Хотелось в туалет. Из могилы я его вытянула. Если бы было возможно, я сейчас вернулась бы домой, не раздумывая. Нужно было зайти красиво одетой, дать ему себя увидеть, сказать, что жду его выздоровления — этого хватило бы. Он потом опять красиво ухаживал бы за мной, а я не выставила бы себя в его глазах развязной, навязчивой, лишенной скромности особой. Что я наделала? Мы даже не помолвлены. Я положила голову на колени и тупо и безнадежно затихла.

— Виктория, зачем же вы встали? Как вы себя чувствуете? Почему здесь? — Граф Грэгор приближался по коридору. За ним шли двое мужчин в белой одежде. Я выпрямила спину.

— Вы считаете, что это нормально — лежать в постели с мужчиной, не пребывая в законном браке? Пока существовала угроза его жизни, я сочла необходимым находиться рядом. Но сейчас опасность миновала, и я прошу уволить меня от этих двусмысленностей. И еще — я не ожидала, граф, что вы не озаботитесь моей одеждой. Мне некогда было привести себя в порядок. Вы могли бы догадаться. — Я обнимала себя руками. Эта трикотажная пижама не скрывала отсутствия нижнего белья.

— Прошу простить меня, княжна. Я допустил бестактность. Мне нет прощения. Я прошу вас пройти за нами в приготовленную для вас комнату. Идите за нами — мы не оглянемся.

Троица дружно повернулась кругом и двинулась обратно. Я — за ними. Моя комната находилась почти в конце коридора. Очень скромно. Судя по обстановке, здесь больница или монастырь. Судя по подобию сутаны — скорее монастырь. А я чуть ли не голышом.

Я сходила на горшок. Умылась и оделась в сорочку и подобие сарафана — длинный кусок серой ткани с дыркой для головы и завязками на боках. Как будто вернулась на три века назад. Села на кровать. Что дальше делать, я не знала. Буду ждать. Переплела косу, расчесав волосы руками. Ждала долго, вскоре мне это надоело и я уснула, прикорнув на узкой и жесткой кровати.

Разбудил меня стук в дверь. Я разрешила войти. Мужчина в белой одежде пригласил меня пройти к отцу настоятелю. Значит, все-таки монастырь.

В небольшой и скромной келье состоялся мой разговор с отцом настоятелем. Его интересовало все, что касалось перехода. Мои муки он видел, а вот все, что было до того, его интересовало чрезвычайно. Он расспрашивал меня о моем мире, о родственниках, о нашей религии. Я показала ему крестик на своей шее, он мне — свой. Я поискала иконы на стенах и не нашла. Что ж, возможно у них период иконоборчества или еще что — в истории религии я была не сильна… Я читала ему «Верую», «Отче наш», он мне — их молитвы. Очень познавательно, но утомительно. Мне предложили задавать вопросы в свою очередь, и я спросила — нет ли возможности вернуть меня домой, поскольку необходимость в моем присутствии отпала? У мужчины глаза полезли на лоб. Неужели я готова снова вынести такую страшную боль?