Тамара Шатохина - Княжна [СИ]

— Лучше вынести боль физическую, чем душевную, святой отец. Вы в курсе моих обстоятельств. Моя репутация безвозвратно утеряна. Мне уже дали понять это на королевском балу, высказав все буквально в глаза. Может быть, говорить больше и не станут, но считать меня падшей женщиной будут все. Я же, не имея средств к существованию, не смогу выстроить здесь свою жизнь именно из-за своей погубленной репутации. Если бы не это прискорбное обстоятельство, я могла бы преподавать вокал желающим обучаться пению, а так… К постригу в монастырь, если у вас существует женская обитель, я не готовилась. У меня нет будущего здесь и я готова уйти домой, если есть малейший шанс выжить.

— Но я знаю, что вам поступило предложение руки от графа Сизуанского Ромэра. Я думал, что это вопрос решенный.

— Вынужденный шаг со стороны графа. Попытка замять скандал на балу. Чувство вины за причастность к прискорбному случаю со мной. Пользоваться благородством графа я не желаю.

— Но я слышал, что граф питает к вам очень сильные чувства. Вы предназначены ему свыше. Вам следует задуматься об этом.

— Я задумалась, святой отец. И считаю что, сумев помочь вам в излечении графа, я выполнила свое предназначение. Более я не хотела бы связывать графа его чувством вины.

— Вы застали меня врасплох, княжна. Я не готов ответить вам, насколько реален ваш уход. Возможны сложности.

— Это почему же? Даже я знаю два таких случая — недавно вы отправили домой меня, а также гораздо ранее — мою прабабушку по матери — Ириаастру. Так в чем проблема?

У настоятеля, по-видимому, не осталось аргументов. Он молчал. Я попросила разрешения удалиться. Пусть думает. Он разрешил.

Меня вскоре покормили и я снова улеглась спать, поинтересовавшись перед этим здоровьем графа. Он уже садился и плотно поел. Я уснула, успокоенная. Ночь прошла без происшествий.

Назавтра мне нанес визит граф Грэгор. Очевидно, после разговора с настоятелем. Я привела ему те же резоны, что и первому.

— Виктория, но сын говорил, что вы ответили на его чувства.

Я покраснела — вот трепло. Мигом растрепал, даже не пришло в голову пожалеть мою стыдливость. А у меня тонкая душевная организация, блин. Покраснела еще больше — от злости.

— И что? Временное помешательство, по причине не поддающейся контролю жалости. Я вот и вас люблю. Как друга. Это не повод ловить меня на слове. Тяжелое эмоциональное потрясение после перехода, опять же. Я себя не контролировала. То есть… Не повод, в общем.

— Виктория, после вашего ухода тогда я поседел на глазах всего зала, видя, как мой сын уединяется с любимой женщиной и глядя на часы, отсчитывающие последнее секунды вашего пребывания в нашем мире. Пожалейте меня, как вашего друга. Я не переживу еще одной его попытки уйти из жизни.

Я неверяще смотрела на него. Но не мог же Ромэр…

— Он что — сам себя? Самоубийство? Но это же страшный грех!

— Нет, что вы! Он вышел тогда с террасы, шатаясь и с безумным взглядом. Он до сих пор не знает, что я причастен к вашему уходу. Он отказался бы от меня еще там, во дворце. Я отвез его домой в состоянии полнейшей апатии. А когда вскоре начались военные действия на границе с соседями, он настоял на отправке в действующую армию с миссией переговорщика. Это почти смертники, Виктория. Там трудно выжить. Он и так долго протянул. А потом отказывался от лечения неестественным способом. Вы видели его. Вина за то, что с вами случилось, убивала его.

— Верю, граф. Именно вина и является причиной его предложения мне. Попытка замять скандал, виновником которого он себя считает. Я не в его вкусе, вы слышали сами.

— Да сейчас-то с чего вы это взяли? И он сделал вам предложение уже после того, как вы сняли с него вину.

— У вас все так легко и просто? Я всего лишь простила его, а виноват он будет всю жизнь!

Граф встал и прошелся по комнате, растирая виски. Долго стоял и смотрел в окошко, расположенное так высоко, что увидеть в него можно было только небо. Потом присел возле меня и, заглядывая в глаза, спросил:

— Девочка моя, что произошло между вами сейчас? Вы рисковали для него жизнью, вынесли страшные муки. Согласились спасать его мгновенно, очевидно, приняв это решение ранее. Будучи совсем равнодушной к человеку, так не поступают. Вы, едва ожив, показали такую силу духа, что поразили этим даже святых отцов. Он обидел вас, сказал что-то оскорбительное? Но он не мог! Он же боготворит вас!

Я очень сомневалась, что смогу внятно объяснить ему причину моего решения уйти. Как-то смешалось все в голове — неуверенность, обида, страх, стыд, желание засунуть голову в песок, как страус и уйти от всех проблем разом самым простым, хоть и опасным способом. Но он смотрел на меня с таким участием и беспокойством… И я доверяла ему. Я решилась.

— Я хочу, чтобы этот разговор остался между нами. Обещайте мне. Хорошо? Ладно… Дело в том, что я уронила себя в глазах вашего сына и более не хочу его видеть из-за невыносимого стыда, который испытываю в связи со всей этой ситуацией. Все.

— Что?! Но что вы могли сделать? Между нами, только между нами. Я обещаю.

— Ладно… уроню и в ваших. Я сама настояла на том, чтобы лечь к нему в постель. Целовала его и объяснилась в любви, настаивала на поцелуе и, когда он не стал меня целовать, упрекала его в этом. Да, я еще самовольно перешла в обращении на «ты». И еще я позволила себе непристойное высказывание в адрес святых отцов при графе. Я тогда не знала, что они святые. Естественно, что такое мое поведение, а так же непотребный внешний вид, заставили вашего сына отнестись ко мне с пренебрежением, унижающим мое чувство собстве… я сама его уничтожила — достоинство. Вела себя, как девка из борделя. И вот результат — он тоже «тыкал» мне, не стал целовать, носом потерся — и только. А я никогда еще не целовалась, тот раз не считается, он мне нос прижал и чуть не раздавил меня. Я чуть не сдох…, я… А теперь я сама к нему полезла, я ждала, а он не стал…От меня псиной воняло после судорог, наверное. Ему было противно. Ну и пусть… не надо. Найду с кем целоваться. На балу в Дворянском собрании я пользовалась успехом. Там не знают о моем позоре, а тут… мной можно и пренебречь, я же грязна и отвратительна… Я не желаю больше видеть вашего сына, как и он меня, надеюсь. Свое предназначение я выполнила. Отпустите меня домой, — откровенно рыдала я.

Веселое выражение лица графа в начале моей исповеди постепенно приходило в состояние, соответствующее ситуации. А я продолжала:

— Он привык к дамам утонченным и роскошным. За ними нужно ухаживать, долго добиваясь их расположения и поцелуя. А за мной теперь ухаживать не нужно. Зачем? Я сама в этой роли. Меня можно и носом… — я уже ничего не видела за своими слезами.