Наталья Соколина - В снежных горах Непала [СИ]

— Дед, чиновник не может быть малограмотным! — Сантош уже хохотал.

— Да что ты понимаешь, мальчишка! — господин Ари в гневе потряс воздетыми к потолку руками, — культурному человеку недостаточно только уметь читать и писать!

— Ага, он ещё должен разбираться в лингвистических особенностях языка каждого из племён, населяющих нашу страну!

— А, ну тебя к дэвам, Сантош, — дед обречённо махнул рукой, — давай, рассказывай, что там у тебя было в Нувакоте и как дела со свадьбой?

Внук недовольно передёрнул плечами: — был серозный менингит, но детей удалось вылечить. Да что, если бы не родители, моя жизнь не стоила бы и шерстинки из собственного хвоста! Хорошо, отцу удалось как-то заполучить вертолёт. Они с мамой прилетели и сбросили мне коробки с лекарствами. Повезло! — он скривился, — знаешь, дед, люди собирались сжечь мой импровизированный госпиталь вместе со мной и больными детьми. — Господин Ари покачал головой, ничуть не удивившись. — Что же касается свадьбы… Два месяца, которые я обещал родителям, прошли. Теперь пусть решает Нара. Скажет завтра — женюсь завтра. — Сантош отвернулся, глядя в окно. Дед с сочувствием посмотрел на него, но вслух сказал:

— ты должен сказать Наре правду.

— Какую?? Что я люблю другую женщину?? Она и так это знает.

— А что? Так и скажи. Пусть она услышит это от тебя самого, а не пользуется домыслами и догадками. Если нужен ты ей такой — так тому и быть. Тебя за язык никто не тянул, когда ты дал слово жениться на ней.

От деда Сантош направился к Наре. Конечно, она знала, что он появился в деревне, но к ней не спешил. Она была, как всегда, спокойной, ласковой и с готовностью ответила на его поцелуй. Они уселись в тени, на веранде её дома, и Сантош с воодушевлением принялся рассказывать ей о деревне Нувакот, её жителях и учителе из касты браминов. В какой-то момент он глянул на неё и… запнулся. Мысли Нары были далеко и, хотя она улыбалась, её глаза поразили Сантоша пустотой. Он понял, что чужие беды и радости никогда не смогут поколебать её спокойствия, незыблемого, как вечные Гималаи. Ему не хотелось затевать разговор о свадьбе, но он, всё же, сказал: — Нара, два месяца прошли… — он не стал продолжать, но она поняла:

— да, прошли. Но, Сантош, ведь ты не любишь меня, а по-прежнему любишь ту, чужую женщину? — она грустно смотрела ему в лицо, и он пробормотал:

— ты права, я люблю её. Но это ничего не значит, поверь. Она уехала и никогда не вернётся. Я не собираюсь грустить о ней всю жизнь! Я обещаю тебе, Нара, что сделаю всё, чтобы ты была счастлива со мной! — Он поднял на неё яростные глаза, а она тихо улыбнулась, погладила его по щеке:

— я верю тебе, Сантош, и люблю тебя, но прошу: не надо торопиться. Скоро начнётся сезон дождей, а когда он кончится, мы можем пожениться.

Санош благодарно сжал её руку и со стыдом подумал, что его радость слишком очевидна. Нара благородно не настаивает на немедленной свадьбе, а он доволен, что получил отсрочку. Они посидели на веранде, и она рассказала ему, что в его отсутствие младший из её детей тяжело болел. У него поднялась температура, его рвало и болел живот. Сантош обеспокоился и предложил осмотреть малыша, но Нара удержала его. Болезнь давно прошла, а мальчишка увязался в поле за Ранджитом. Они посидели ещё немного, и Сантош отправился домой, сделав вид, что не заметил её вопросительного взгляда. Очевидно, что Нара хотела бы, чтобы он остался у неё ночевать, но, положа руку на сердце, он признался себе, что не готов к этому.

Они встречались ежедневно и подолгу бывали вместе. Сантош даже водил Нару к деду, который от души веселился, видя их вместе. Внук хмурил брови и укоризненно смотрел на старика, а Нара тихо улыбалась.

Сантош удивлялся и ужасался себе. Он находил, что непростая ситуация выявила самые неприятные и, он сурово осуждал себя, подлые черты его характера.

Днём он мило беседовал с Нарой и её мужьями. Порой, преодолевая внутренний протест, привлекал её в свои объятия и подолгу целовал. А ночью… Лишь только наступала ночь, эротические сновидения выматывали душу. В них он грубо овладевал Машей, преодолевая слабое сопротивление распластывал её на постели. Он просыпался в поту и с бьющимся сердцем, ругая себя и её и подолгу сидел на веранде, зажав ладонями лицо, пока ночной холод не загонял его в дом.

Он стал раздражительным и сварливым, часто срывался на грубость, а потом мучительно извинялся. Дед лишь посмеивался, а Нара смотрела с жалостью, что ещё больше раздражало его.

Однажды утром он пришёл к ней и, твёрдо глядя в глаза, сказал: — Нара, я должен всё выяснить наверняка. Прости меня, милая, я чувствую себя подлецом, и ты вправе меня ненавидеть…

Она серьёзно ответила: — нет, Сантош, ты не подлец. Я ждала, когда же ты решишься. Конечно, ты должен встретиться с этой женщиной! Если она тебя не любит, то ты вернёшься ко мне, и мы поженимся. А если будет по-другому… я не затаю на тебя обиды, ведь сердцу не прикажешь. — Она с грустью смотрела на него, и Сантош, благодарно поцеловав жёсткие шершавые ладошки с бугорками мозолей, повернулся и торопливо направился домой.

Через час одинокий путник ровным неспешным шагом устремился по узкой тропе к перевалу Лангтаг, а вскоре его высокая фигура скрылась из виду.

По случаю наступающей весны и субботы Маша затеяла генеральную уборку. Вчера родители забрали Анютку к себе, и сегодня с утра пораньше она включила телевизор, чтобы под его бормотание мыть, протирать и пылесосить. Позавтракав на скорую руку, она натянула старенькие шорты и вылинявшую футболку с растянутым воротом. За шумом воды в ванной она не сразу услышала звонок. Он как-то нерешительно звякнул и смолк. Маша закрыла воду и прислушалась, но звонок не повторился. Возможно, ей показалось? Она решительно распахнула дверь и… от неожиданности у неё чуть не подкосились ноги: перед нею стоял и хмуро смотрел на неё Сантош! Она растерялась, не зная, что сказать и молча глядела на него. Наконец, уголок его рта дрогнул в усмешке: — можно мне войти, Маша?

Она вспыхнула, залилась румянцем, торопливо пробормотала: — конечно, Сантош, заходи. Извини, я… не ожидала тебя увидеть.

Он шагнул в прихожую и остановился у двери. Бросив взгляд на комнату, спросил: — у тебя мужчина? Я слышу его голос. Он не станет возражать?

— Это телевизор! — она улыбнулась и заметила, как напряжение отпустило его. Действительно, тихий голос ведущего вполне можно было принять за голос присутствующего мужчины. — Снимай куртку, проходи, что же ты стоишь? — она захлопотала, пытаясь скрыть растерянность: — прости, у меня грязно, я уборку затеяла! — вдруг она вспомнила: — а… твоя… жена, она тоже с тобой приехала? — Маша заставила себя посмотреть ему в глаза и её сердце ухнуло в чёрный бездонный колодец: он отвернулся, запнувшись, сказал: