Александра Павлова - Проклятое дитя [СИ]

Хранитель — великая честь и обязанность, огромная ответственность и не менее огромная власть. Из поколения в поколение имперский род выбирал для своих детей лучших из лучших, и неизменно это давало невероятный взлет и положение при дворе. Это и уважение, это и власть, и богатство и многие другие преимущества. Стать Хранителем — значит стать правой рукой будущего повелителя, стать его опорой и другом. И кто же не хотел подобной чести?

Кассандра взошла на возвышение и с поклоном и улыбкой протянула сына супругу. Едва взглянув на красавицу, мужчина обратил все свое внимание на мальчика, скупо улыбаясь младенцу — показать свое счастье перед всеми он не имел права: его едва растянутые губы и без того о много говорили — Алиман не умеет улыбаться, это знал каждый.

Заняв свое место, гордо подняв подбородок, юная императрица снова окинула придворных высокомерным взглядом и довольно улыбнулась своему отцу, который гордился своей дочерью и был весь в предвкушении. Император заметил взгляд свекра и лишь насмешливо скривил губы, пряча сверкнувший взгляд. И только Хасин заметил это, подозрительно прищурившись.

Император, с сыном на руках поднялся на ноги.

— Сегодня я представляю вам своего сына и наследника — Кассиана Анара из рода Шахгар.

— Да Здравствует Его Императорское Высочество! — с улыбками на лицах, провозгласили гости, склоняясь в новом поклоне для принца.

— И сегодня я выбрал для своего сына Хранителя. Это великая честь, это не менее великая….

Все слушали, затаив дыхание, а стоящий рядом с Хасином Эвари — отец Кассндры, даже грудь выпятил от осознания собственной важности и значимости. Юноша бросил на мужчину насмешливый взгляд, услышав в ответ злобный шепот, не коснувшийся губ и потонувший в громкой речи императора:

— Тебе конец, ублюдок.

Хасин лишь хмыкнул. Ему было плевать, к тому же закрались кое-какие подозрения, и у него было основания полагать, что злорадствовать будет он, а не род Бавор: он слишком хорошо знал своего отца, чтобы верить в его глупость. И этот его взгляд совсем недавно не давал покоя.

Все затаили дыхание, когда Алиман шагнул вниз, направляясь прямо к Эвари, глядя ему в глаза. Тот не удержался и сделал шаг вперед, когда император остановился перед ним. Вдруг жесткая насмешка скривила красивое лицо Алимана, а Эвари растерянно сглотнул, явно стушевавшись. Медленно, очень медленно, чтобы каждый проследил и увидел, император повернул голову в сторону стоящего рядом со свекром сына.

— Хасин, ты окажешь мне честь? — тихо произнес Алиман в гробовой тишине, повисшей в огромном зале.

Хасин был поражен не меньше каждого, кто сейчас это услышал. Растеряно смотрел на отца и видел довольство в его глазах, которое говорило, что он не ослышался. Удивление быстро покинуло красивое, так похожее на отцовское, лицо, сменившись едва заметной хмуростью, которую все вокруг приняли бы за сосредоточенность. И только сам император знал, что это злость, даже ярость.

И у Хасина было право злиться. Став Хранителем, он должен будет быть с принцем до его совершеннолетия, стать ему другом, вторым отцом, стать его соперником и учителем. И Хасин нисколько не был против всего этого. Но не в подобное мере! Не так полноценно и не так всецело! Дождавшись рождения наследника, Бастард не собирался больше беспрестанно оставаться при отце. Он хотел уехать, он хотел посмотреть мир, он хотел вернуться к сражениям, быть там, где ему нравилось быть. Но отец нашел способ удержать его рядом с собой, и ведь знал, что этим разгневает сына. Знал и намеренно пошел на подобное. И он ведь не лишил его свободы, но и не отпустил, как наделся сам Хасин.

Стиснув зубы и прищурившись, давая понять отцу, что они еще поговорят на эту тему, юноша склонился в поклоне.

— Это мне оказана величайшая честь, — произнес Бастард, выпрямляясь и принимая в руки брата.

Невольно улыбнулся смотрящему на него принцу, но тут же бросил на довольного собой императора совершенно другой взгляд — недовольный и предупреждающих. Алиман лишь хмыкнул и стремительно направился в сторону выхода. Все в такой же дикой гнетущей тишине Хасин последовал за ним, передав принца кипевшему рядом от ярости и гнева Эвари.

— Ваш внук, Ваша Светлость, — холодно отчеканил Бастард.

И он, той же поступью, той же походкой, что и император, направился за ним следом, желая обсудить данный поворот событий немедленно.

Отец ждал его в своем кабинете.

— Как это понимать?! — гневно прорычал Хасин.

Он единственный в империи, да и во всех королевствах, имел право говорить с Алиманом в подобном тоне.

— Я не готов тебя отпустить, — спокойно произнес отец.

— Ты обещал!

— Ничего подобного, — весело усмехнулся Алиман, сверкнув глазами. — С моих уст не слетело ни одного обещания по этому вопросу.

— Ты знал, что я собирался уехать! Ты знал, что я собирался возгласить твое войско!

— Ты нужен мне здесь, — твердо произнес император, более властно посмотрев на разгневанного сына, но быстро сменил взгляд со строгого на мягкий, почти нежный. — Хасин, я понимаю….

— Уже все равно. Ты не оставил мне выбора, — взяв себя в руки, но все еще зло, перебил Бастард.

— Прости, сын.

— У тебя теперь есть сын! Я — лишь бастард! — холодно произнес юноша, глядя поверх головы императора.

— Ты сам отказался стать им! — теперь уже Алиман гневно прорычал, вскакивая на ноги.

Он редко терял терпение, редко не мог сдержать себя.

— Ты знаешь почему! — упрямо сжав челюсти, прошипел Хасин, сжимая кулаки.

— Я принял твое решение! Я оставил тебе свободу! Но я никогда не обещал тебе, что отпущу. Никогда!

Алиман сделал глубокий вздох, беря себя в руки. Вышел из-за стола и подошел к сыну, сжимая руками его плечи.

— Ты нужен мне, Хасин. Больше чем кто либо! Больше чем даже мой законный сын!

— Он вырастет, и быстро заменит меня рядом с тобой.

— Тебя никто никогда не заменит, — нежно коснувшись его лица рукой, улыбнулся Алиман.

В очень редкие моменты он был настолько открыт и ласков со своим ребенком. С детства он приучал его к жестокости, заставляя его сердце каменеть и черстветь, ведь иначе ему было не выжить. С детства показывал на собственном примере, что никакие чувства не должны довлеть над ним. Но сам же и попирал свои уроки, не в силах не дать своему сыну всю свою скопившуюся за многие годы любовь и заботу.

— Я любил лишь однажды в жизни, — начал император. — Эта любовь была всем, что имело для меня значение. Я жил ею, дышал и умер, когда потерял. И эта любовь — ничто по сравнению с тем, что я испытываю к тебе.

— Отец…

— Просто дай мне время привыкнуть в мысли, что тебя не будет рядом, как я того хотел. Вырасти Кассиана, научи его всему, что знаешь сам, дай ему то, что я дал тебе. А мне дай смирится. Прошло слишком мало времени с тобой, чтобы я успел им насладиться. Дай мне еще.