Вера Окишева - Чужая жизнь

С застёжкой было закончено, но не с поцелуями, я даже не заметила, что просто стою и млею, а он всё целует и целует, а руки его обнимают меня.

— Любовь моя, — тихий шёпот был слаще мёда, но отрезвлял как ледяная вода.

Я высвободилась и отошла от него, боясь обернуться. Экран был погашен, поэтому я могла видеть наше отражение. Чёрт, как же не вовремя закончилось вино. Ну почему всё лучшее достаётся таким, как Берта? Я была такая маленькая в красном платье, а он возвышался за моей спиной, белоснежный и мощный.

— Дорогая, — позвал альбинос, я медленно обернулась.

Он сделал лишь шаг, и мир мой заволокло туманом. Как же он целовался. Упоительно, захватывающе, растягивая наслаждение, жадно. Ласковый язык чуть щекотал, дразнил. Я не маленькая девочка, в тридцать лет прекрасно знала, что мне упиралось в бедро, чем таким каменным тёрся об меня манаукец. Его ладонь плавно скользила по спине, затем поползла по бедру. Вторая смяла волосы на затылке, удерживая меня от попыток сбежать. Я словно опьянела, то ли от алкоголя, то ли от сокрушительных поцелуев. Головой понимала, что не должна. Понимала, что надо остановить его. Вот только где взять силу воли отказаться от соблазна? Кто может подарить чуток разума? Очнулась, лишь когда его рука стала задирать подол. Я, как ошпаренная, стала дёргаться в руках манаукца, а он глухо застонал, сильнее прижимаясь пахом.

— Дорогая, ты испытываешь моё терпение. Я скоро взорвусь, — томно шепнул муж Берты мне прямо в губы.

— Я не Берта, — вскрикнула я.

— Я не выдержу, — раздражённо признался он. — Я не могу так. Я думал, ты простила меня. Зачем тогда эти ужимки? Застегни платье? Зачем дразнишь?

Манаукец, как раненый зверь, носился по каюте, а я села на диван и стала ждать, когда он перебесится.

— Я не понимаю тебя, дорогая. Ты такая жестокая.

— Я не Берта, я и вправду не могла застегнуть платье. Застёжка же на спине. Я не хотела вас дразнить.

— Не хотела?! — в фальшивом изумлении вскинул белые брови альбинос. — Но у тебя чертовски хорошо это получается.

Стыдно за себя стало неимоверно. Он год потратил на поиски сестры, нашёл меня, обрадовался. Я понимала его. По-человечески понимала. Но не могла объяснить ему, что он ошибся.

— Простите, — ответила я.

— Простите, простите, — повторял за мной манаукец, нажимая кнопки на панели заказов. Затем достал бутылку вина и открыл её, разлив в чистые бокалы, а старые убрал. Мне было неловко, что за мной ухаживает такой солидный мужчина, но до безумия приятно.

Я взяла бокал и припала к нему, пытаясь скрыть своё смущение. Звонок доставки позвал манаукца. Он, словно опытный официант, поставил передо мной тарелку с ароматным куском мяса, политым клюквенным соком, обрамленным цветной капустой. Столовые приборы легли поверх тканевой салфетки. Я аккуратно взяла их и стала резать мясо на маленькие кусочки. Затем приступила к еде. Оказывается, я так проголодалась. Мужчина сел рядом. Я заинтересованно поглядывала на него. Гнев, кажется, прошёл, и теперь Тамино был предельно спокоен. Я решила задать вопросы, ответы на которые я не знала.

— А как вас зовут, мистер Тамино?

— Ши Тамино, — поправил меня манаукец, чуть мазнув недовольным взглядом. — И зовут меня Алиас. Для тебя: любимый муж, дорогой, иногда зайка.

Я поперхнулась вином и опять рассмеялась. Вот на зайку он точно не был похож, скорее, на волка, зубастого и хмурого.

Мужчина тяжело вздохнул, взял бокал и выпил половину.

— Простите, но вам не подходит. Только не зайка.

— Ты говорила, что очень даже. Такой же неутомимый.

Смеяться я разом перестала, понимая, к чему клонила Берта. И прониклась. Манаукец заметил мою реакцию и подмигнул, самодовольно улыбаясь.

— Да вы что?! — выдохнула я, не веря его словам. Может, обманывает. Зайка — обычное прозвище влюбленных.

— Не веришь? — бросил вызов мужчина. — Ненадолго. Скоро вспомнишь.

Мне нечего было вспоминать, я вообще предпочитаю о сексе не думать.

— Не хочу даже проверять, — тускло отозвалась и стала ковырять вилкой капусту, — так что поверю на слово. Зная сестру, не удивлюсь, что и муж у неё под стать её запросам.

Манаукец замер, затем отвёл взгляд и взглянул на комфон. Я с тоской потёрла кисть. Свой я сняла перед церемонией, чтобы не портил вид.

— Я куплю тебе новый, — заметил моё огорчение Алиас. — Номер восстановлю.

— Я свой номер хочу, а не Берты, — уныло произнесла, недовольно поглядывая на него.

— Как скажешь, дорогая, свой так свой, — покладисто согласился он со мной, я же улыбнулась ему.

Доедали практически молча, но любопытство снедало, и я осторожно спросила через несколько долгих минут тишины:

— А как вы познакомились с сестрой?

Вилку нещадно смяли в руке, она, бедная, погнулась. Свирепый взгляд, брошенный на меня, и очень тихое:

— С тобой, дорогая. Я же просил.

Я покачала головой.

— Вы сказали после того, как врач докажет вам, что я Берта, а он не докажет. Скоро вам представят все доказательства, что мы с ней разные люди. Так что там о вашей первой встрече?

— На званом вечере, дорогая. Мы встретились там. Ты чуть не упала, а я вовремя тебя подхватил.

— Как всё наивно, — не удержалась от реплики. Наверное, вино начало шалить. В ушах зашумело, и на душе стало приятно. Уже не так страшно было сидеть рядом с манаукецем.

— Почему? — тут же жёстко спросил он, а я не решилась ответить.

И как не печально, но людская молва злословна. Не было и толики правды в слухах, которые витали вокруг таинственной расы. Альбинос на деле доказал, что намного спокойнее землян. Альфред давно бы ударил меня. И, чёрт возьми, как же здорово, что Тамино меня украл. Я просто не представляю, как бы жила с Альфредом. Хотя меня все заверяли, что он меня любит, а раз бьёт, значит за дело.

— Хочу ещё вина, — тихо шепнула, разглядывая стекло, на котором остались гранатовые капли.

Альбинос не отказал в просьбе, затем уточнил:

— Что-то ещё поведать о нашей жизни? Ничего спросить у меня не хочешь?

Я сначала пожала плечами, а затем, взяв бокал, села вполоборота и, заглядывая в красные глаза альбиноса, поинтересовалась:

— А почему вы поссорились? Часто ссорились?

Тамино грустно вздохнул, провёл рукой по своим волосам. По лицу было видно, что он очень расстроен.

— Я закрыл кредитки. Ты куда-то истратила слишком большую сумму. Я стал у тебя спрашивать: куда делись кредиты, ведь ты их просто перевела на карты, а найти держателей карт было невозможно. Ты обиделась, сказала, что я ханжа и выбежала за дверь, прихватив сумку. Я сначала хотел догнать. Надо было догнать, но я был слишком зол. Так зол, что мог наделать глупости. Ты же терпеть не можешь сидеть в четырех стенах. А в город я тебе ещё раньше запретил выходить. Надо было догнать, надо было. Но я должен был успокоиться. И только после этого я пошёл на твои поиски, правда, слишком поздно.