Дж. Андрижески - Щит

Однако цепочка на лодыжках была простой задачей.

Попытавшись и не сумев найти угол, под которым я могла бы проделать то же самое с запястьями, я поднялась на ноги. Забравшись под больничную койку, я плечом приподняла один угол корпуса. Зажав лезвиями кусачек органическую цепочку, которая соединяла мои запястья, я пристроила рукоятки так, чтобы они находились прямо под ножкой кровати.

К счастью, в кровати тоже имелось немало органики. Она была тяжёлой.

Пот струился по моему лбу, пока я устраивала это всё, держала металлический корпус кровати плечом, и он уже начинал вгрызаться в мышцы моей спины. К концу я скрежетала зубами, но почему-то боль в плече даже стала желанным отвлечением от той боли, которая парализовала меня прежде.

Я начинала паниковать. Прошло слишком много времени.

Меня засекут.

С этой мыслью я подставила рукоятки под ножку кровати и слегка ахнула, приподнимая её вес спиной достаточно высоко, чтобы получилось расположить рукоятки под нужным углом. Опуская как можно медленнее, я использовала пол и вес кровати, чтобы сжать рукоятки кусачек.

В первый раз все соскользнуло, и кусачки отлетели в сторону.

Позволив кровати упасть, я ползала в оранжевой полутьме, пока не нашла их снова. Вставив их в то же звено цепочки, в котором теперь образовалась маленькая трещинка, я сделала вдох, затем во второй раз подняла спиной основание кровати.

В этот раз я заставила себя сосредоточиться, задержать дыхание и игнорировать тошноту, крепко удерживая рукоятки в нужном месте.

Я медленно опустила кровать.

Вес её корпуса плавно сомкнул рукоятки, чисто перерезав металл. Я издала изумлённый смешок, с некоторым неверием уставившись на свои освобождённые руки.

Я немедленно подняла ладони к ошейнику, ощупывая его пальцами.

Я подбежала к зеркалу, оттолкнув кардиомонитор с дороги и примеряя кусачки к толстому металлу ошейника.

Нереально.

Я все равно попыталась подсунуть их под металл. Преуспела я только в том, что порезала себе шею так, что кровь потекла тонкой струйкой.

Уронив инструмент на стол, я обшарила ящики, доставая все, что находила, и приподнимая в оранжевом свете, чтобы рассмотреть получше. Навесные шкафчики я тоже обшарила, ища что угодно, что могло бы разрезать или деактивировать ошейник.

Вместо этого я нашла таблетки.

И что более важно с моей точки зрения, одежду — что-то вроде синей медицинской униформы, которая в таком освещении выглядела темно-оранжевой.

Я без раздумий оделась в неё, накинув длинную рубашку через голову и рывком натянув штаны. Я туго затянула шнурки на талии и подвернула штанины, затем побежала к двери и начала нащупывать замок или дверную ручку.

Ничего не было. Вся поверхность была цельной и, наверное, сделанной из того же зелёного органического металла, что и моя камера, хотя в таком освещении сложно было сказать.

Я подумала, не стоит ли заколотить в дверь кулаком.

Прижавшись ухом к двери, я ничего не услышала.

Затем я стала искать панель, но после нескольких минут ощупывания каждой стены в комнате вынуждена была признать, что панель управления находится снаружи. Я вновь принялась шарить по ящикам, когда дверь за мной внезапно распахнулась.

На долю секунды моё сердце воспарило…

Я повернулась, держа в руке маленькую пилу и единственный скальпель, который нашла во всей комнате. Снаружи комнаты было так же темно, как и внутри, и там вращалось ещё больше оранжевых ламп.

Там стоял Нензи, его глаза светились ярко-зелёным в этой оранжевой темноте.

— Элли?

— Какого чёрта происходит? — спросила я.

Мой голос напоминал рычание.

Тошнота усилилась.

Держась за живот той рукой, которая сжимала пилу, я выставила перед собой скальпель как оружие.

Если мальчик на это отреагировал, то я не увидела ни единого признака.

Я подавила захлёстывавшее меня отчаяние, ощущение безысходности при виде ребёнка здесь, сейчас, когда я так близка к свободе — впервые так близко за все время пребывания здесь. Я пыталась решить, что мне стоит сказать, когда он протянул руку.

— Иди сюда, Элли, — сказал он.

Его голос вновь звучал старше, по-взрослому.

— Зачем? — спросила я. — Зачем я должна идти? — я сама говорила как ребёнок.

На глаза навернулись слезы — отчасти от боли, отчасти потому, что я не могла поверить, что все ещё не закончилось. Сама того не ожидая, я ждала, что Ревик откроет ту дверь. Я была так уверена, что это будет он, что оранжевые лампы означали, что он наконец пришёл и спасёт меня.

— Мы уходим, — сказал он, словно услышав меня. — Сейчас же, Элли.

Затем мы бежали по коридорам, петляя через тёмные дверные проёмы и боковые проходы, где не было ламп экстренного освещения.

Я, спотыкаясь, следовала за Нензи, все ещё стискивая скальпель и пилу, все ещё босая и скачущая вприпрыжку, чтобы поспеть за его быстрым темпом.

Я ненавидела то, какой слепой я была, вынужденно полагаясь на глаза в помещении, освещённом лишь этим ржавым светом. Я искала каждую линию и поверхность, которую я могла увидеть, пока свет не исчез и не оставил меня в относительной слепоте.

Нензи довёл нас до лифта.

Я увидела там пару охранников. Я уже собиралась схватить его за руку, предупредить, как вдруг они оба повалились передо мной. Я посмотрела на Нензи, затем перешагнула охранников, ища панели, открывающие двери лифта. Я нашла их, но они управлялись по ДНК и требовали сканирование сетчатки.

— Оставь ножи здесь, Элли.

Взглянув на свои руки, я поколебалась, затем бросила предметы на пол, все ещё не отводя взгляда от панели системы безопасности.

— Нензи, — позвала я. — Кажется, у нас проблема.

Он подошёл и встал рядом со мной.

Я наблюдала, как он кладёт ладонь на внешнюю панель управления. Его глаза вновь слабо засветились, и я покосилась на двух человеческих охранников. Я с некоторым изумлением осознала, что он не просто вырубил их. Он их убил.

— Нензи. Иисусе, — выдавила я. — Тебе необязательно было…

— Мы поговорим об этом потом, — сказал он.

Посмотрев на него, я открыла рот, чтобы возразить, затем закрыла его обратно.

Секунду спустя я забыла про охранников, когда панель под пальцами мальчика засветилась.

Я наблюдала, как включается сканер сетчатки. Он послал узкий лучик красного света по его лбу, глазам и лицу, как будто не касаясь света оранжевых ламп. Дойдя до основания шеи, он так же резко отключился, оставив нас в относительной темноте.

Двери лифта плавно открылись, издав тихий сигнал.

Мою грудь сдавило. Облегчение, тошнота, страх, полное недоумение… я не знала, радовалась ли я уходу с ним или нет.

Он начал заходить в лифт, когда я схватила его за руку.