Ника Ёрш - Разведи меня, если сможешь [litres]

Боннер нахмурился, вздохнул тяжело и заговорил тоном взрослого человека, обращающегося к неразумному ребенку:

– Послушай меня, Кэтрин. Пока еще Поук. Что бы ты там себе ни придумала, как бы ни романтизировала жизнь без стабильного оклада, навсегда запомни одно непреложное правило: читай каждую буковку любого документа, что тебе подсовывают на подпись. Кто бы это ни был, что бы он ни сулил.

– Да, но я доверяю тебе, – пожав плечами, улыбнулась очень недовольному некроманту. – Будь на твоем месте любой другой человек, непременно вчиталась бы и…

– А если я ошибся где-то? – разозлился Адам. – В мелочах. Поставил не там запятую в предложении, и вышло буквально следующее: развести нельзя, оставить замужем. Как тебе такой вариант?

Теперь нахмурилась я:

– Почему ты все время старательно отдаляешь меня от себя? Вот этим своим поведением. Я говорю, что доверяю, а ты тут же сообщаешь, что зря. Хорошо, я прочту чертовы бумажки, уходи. Если понадобишься, я знаю, где тебя найти.

Упав на кожаное кресло, схватила листы и притворилась, что внимательно их изучаю и не вижу, что он так и стоит над душой, испепеляя меня взглядом.

– С тобой невозможно сохранять спокойствие, – наконец нарушил тишину Адам. – Я ведь говорю то, что ты и сама должна понимать лучше других. Я адвокат, а ты моя клиентка…

– Да, я уяснила это, – перебила, шмыгнув носом. – Ты выполняешь свою работу отлично. У меня нет претензий. Буду рекомендовать тебя всем знакомым, как только покончим с делом.

Некромант устало вздохнул. Я вдруг подумала, что сейчас он просто уйдет, громко хлопнув дверью, но вышло иначе. Он сел на корточки и развернул скрипнувшее колесиками кресло, придвигая его вместе со мной к себе.

– Какая же ты дурочка, Кэти. Впрочем, я ведь и сам не лучше, да? – Документы были безжалостно отобраны и полетели на стол. Адам взял мои руки в свои, чуть потянул вперед, заставляя смотреть на него, и продолжил: – Слушай меня внимательно. Я всегда удивлялся людям, пытавшимся друг друга изменить, чтобы в отношениях стало комфортней. Считал их как минимум глупцами, про максимум промолчу – пожалею твою тонкую душевную организацию. И вот сам попал в ту же ловушку. Это, знаешь ли, оказалось очень соблазнительно – не устоять и начать лепить свой идеал из той, кто тебе ближе всех. Ничего сложного: там сломать, здесь отбить желание, непринужденно привить собственные привычки. Могло получиться здорово или не получиться совсем. И тут меня ждал не самый приятный сюрприз. Оказывается, ты тоже хочешь видеть рядом свой идеал. Чтобы не курил, не пил, не орал по пустякам, на руках носил и двери перед тобой открывал. Что там еще? Да, Кэти, я обратил внимание на твой сморщенный носик, когда говорил очередную грубость. Так вот, к чему это все? Официально заявляю две вещи: я не хочу тебя терять – это первое. И второе – не хочу тебя менять. Оставайся всегда такой же ранимой, мягкой, доверчивой и слегка ненормальной. И будь рядом со мной. Насколько у тебя хватит терпения. Потому что сам я тоже меняться не собираюсь, Кэти. Там, где хочется острить, – скажу колкость, там, где пойму, что действуешь глупо, – скажу об этом прямо. А когда захочу уединения – буду уходить подальше, потому что я так привык. Но зато обещаю возвращаться. Пока ты будешь ждать.

– Ты невыносим, – покачав головой, сжала его руки в ответ. – Жуткий тип.

– Да, – не стал спорить он.

– Хорошо. Тогда скажи мне, куда ты будешь уходить? К другим женщинам?

Боннер моргнул, прищурился и ехидно улыбнулся.

– И это я невыносим? – Он не выдержал, засмеялся. – Я тут душу вывернул наизнанку, а она все об одном. Ну какие женщины, Кэти? Зачем? Я уважаю себя и свой выбор. Если ты скажешь, что готова принять меня вот такого, то для чего мне другие?

Я почувствовала, как щекочуще порхают в животе пресловутые бабочки. Давно забыла, каково это… А еще поняла, что пропала. Этот негодяй забрал мою свободу раньше, чем успел подарить. И пусть он не произнес ни слова о любви, но у меня от нежности помутился рассудок. Улыбаясь словно безумная, сползла с кресла и тут же попала в крепкие некромантские объятия, чтобы быть зацелованной и залюбленной прямо на пыльном столе…

Документы я все-таки подписала, но гораздо позже, ближе к ночи, перед самым сном. А потом снова таяла в объятиях Адама, решившего переселить меня к себе.

Утро началось неожиданно рано, причем даже для Боннера. В его доме стали раздаваться звуки молотка и дрели, потом что-то упало в коридоре, и до нас донесся забористый мат с южным акцентом.

– Рабочие приехали, – сонно потянувшись, поняла я.

– Донна так заботлива, – отозвался Адам, натягивая на голову подушку. – Сколько там на часах?

– Шесть утра. – Я даже усмехнулась. – Это во сколько ей пришлось встать и их поднять?

– И все – ради меня, – фыркнул некромант. – Сестра. Родная кровь…

Внезапно посерьезнев, я повернулась на бок и, погладив Адама по спине, тихо спросила:

– Ты звонил своей племяннице?

Он засуетился, приподнял подушку, показал приоткрытый сонный глаз.

– С чего вдруг ты интересуешься Марианной?

– С того, что она не стала общаться с матерью, зная, что ты здесь. За это Донна и мстит, Адам. Разве нет?

Боннер поморщился, зевнул, откинул свое пуховое прикрытие и навалился на меня, целуя в висок.

– Это наши с ней разборки, Кэти, и им много-много лет, – проговорил некромант, явно намекая, чтоб я отвязалась и не лезла не в свое дело.

– Я знаю, сколько им лет. – Увернувшись от еще одного поцелуя, уже в шею, поймала взгляд Адама и, хмурясь, продолжила: – Столько же, сколько лет Мари. И ты стал ей отцом, привязав ребенка к себе, а потом уехал по просьбе Донны. Потому что из-за тебя она не могла стать ближе к собственной дочери. Уж не знаю, как она тебя уговорила, но подозреваю, давила на жалость. Только это абсурд – так поступать с девочкой.

Боннер оттолкнулся от кровати, сел на край и размял плечи, покрутил головой в разные стороны, свел и развел лопатки, делая нехитрое упражнение руками, отчего его татуировки двигались на коже словно живые. Потом встал, щеголяя передо мной голым задом, подобрал штаны и вышел.

Отвечать он не собирался, да и на теме, кажется, поставил жирную точку.

Несмотря на обиду, хотела было пристать снова, потому что во мне крепло убеждение – они все делают неправильно, но меня остановило два момента. Первый – Адам просил не менять его, а это означало, что настаивать на своем сейчас не стоит. И второе – своих детей у меня никогда не было, поэтому оставалась вероятность, что в теоретические знания закралась ошибка и на практике в отношениях между братом, сестрой и Мари все гораздо затейливей.

От мелкой ссоры вдруг пропало настроение, а уснуть снова не давал шум в доме. Поэтому я решительно надела шорты и майку и отправилась искать пропитание. Добираясь до кухни, встретила троих мужчин в широких льняных брюках и с обнаженным торсом. Они меняли полы, вскрывая старые, местами прогнившие, доски, щебетали на неизвестном мне наречии и громко хохотали. Мускулистые и нахальные. Заметив меня, гады заулыбались, так что было очень сложно строить из себя гордую недотрогу. На миг я даже задумалась, на кой мне снова серьезные отношения, когда несерьезные так и ходят вокруг, играя мускулами?