Дж. Андрижески - Шулер

Все ещё раздумывая над этим, я присела на корточки возле его ног.

— Эй, — я схватила его за руку, крепко сжимая, пока его глаза не открылись. — Не засыпай. Тебе нельзя спать, ладно? Мне нужно знать, что я могу довериться тебе, если уйду.

— Там есть безопасный дом…

— Ты говорил мне, — сказала я терпеливо. — Но мы не доберёмся туда таким образом. Ты ничего не можешь сделать в Барьере, так что нам надо добираться человеческим способом. Мне нужно найти нам одежду. И хоть одну идентификационную карту, чтобы пробраться через ворота.

Я видела, как он смотрит на влажную униформу, которая липла к моему телу, затем на мои окровавленные волосы. Он кивнул.

— Ладно.

— Ладно, — повторила я. — Не засыпай.

— Не засну.

— Пообещай мне.

Ревик поднял взгляд. Почему-то от выражения его лица стало тесно в груди. После кратчайшей паузы я осознала, что его взгляд выражал доверие. Он доверял мне позаботиться об этом.

Когда я подумала об этом, он стиснул мою руку, его длинный подбородок напрягся.

— Я обещаю, Элли.

Я проскользнула обратно через ряд зарослей, стараясь избегать дороги и держаться на краю парка, который прилегал к ближайшей улице, полной домов, выстроившихся вдоль берега озера Вашингтон. Я старалась изо всех сил, учитывая свои ограниченные варианты.

Слава богу, Сиэтл вовсе не походил на Сан-Франциско.

Я нашла открытую заднюю дверь без наружных камер примерно в четвёртом или пятом доме из проверенных мной. С лёгкой возвышенности с видом на ряд задних дворов, образовывавших плавный изгиб вокруг этой части озера, я первым делом заметила бельевую верёвку. Выглянув из-за ствола дерева, я просканировала местность — нет ли людей, выглядывающих из окон или находившихся в прилегающих дворах.

Я слышала новости, доносившиеся из нескольких окон, но больше никаких голосов.

Мужская одежда сохла на провисавшей хлопковой верёвке между двумя клёнами.

На другой верёвке, тянувшейся к стене домика в рабочем стиле, я заметила простыни. Там также висела женская одежда, образуя более красочную линию из синих и пурпурных цветов. Я также увидела что-то вроде детской одежды, но эта верёвка находилась ближе к тыльной части дома. Моё внимание привлекла именно мужская одежда. Я надеялась, что она уже высохла, а также зрительно измерила длину штанов, гадая, подойдут ли они ему хоть примерно.

Через несколько минут я проскользнула через проход между высокими вечнозелёными насаждениями, которые скрывали дом от берега озера.

Избегая тропы и её каменных ступеней до их частного дока, я держалась у забора, подбираясь как можно ближе к верёвке так, чтобы не покидать укрытия. Я вышла ровно настолько, чтобы стянуть с верёвки пару джинсов и мешковатое спортивное трико. Затем я схватила футболку с длинными рукавами и слегка влажную толстовку.

Утащив ком одежды обратно к живой изгороди, я немедленно скинула через голову окровавленную и порванную белую блузку официантки и оставила её в кустах. Затем я стянула чёрную мини-юбку и нижнее белье. На мгновение я оказалась совершенно голой и промёрзла до самых костей, но быстро натянула футболку с длинными рукавами и джинсы, подвернув последние так, чтобы они заканчивались у моих ступней. На талии их тоже пришлось подвернуть, чтобы они не спадали без ремня.

Я оставила трико и толстовку у изгороди и посмотрела на сам дом.

Задняя дверь была открыта.

Первой моей мыслью стала паника. Я задавалась вопросом, не увидел ли кто меня.

Когда через несколько минут я не увидела никого и не услышала, я решила, что дверь уже была открыта, когда я сюда добралась.

Снова подумав о том, что нам действительно нужно, чтобы выбраться отсюда невредимыми, я неохотно начала красться вперёд. Сердце грохотало в моей груди. Если меня заметят, все закончится, и очень быстро. Если они смотрели новости, то все живущие на побережье быстро сложат два плюс два.

Пригнувшись и задержав дыхание, я добралась до задней двери.

Потянувшись к дверному проёму, я заглянула в огромную, но старенькую кухню с деревянными шкафчиками и столешницами из белого кафеля. На мясницкой разделочной доске я увидела настоящий домашний пирог. Уставившись на него, видя, как с корочки стекает тёмное ягодное повидло, и ощущая сладкий запах печёных фруктов, я почувствовала, что мой живот скручивает тугим узлом.

Прокравшись мимо пирога к холодильнику, я тихо открыла дверь, окинула взглядом содержимое, затем схватила контейнер молока и жадно сделала несколько глотков. Аккуратно поставив его, чтобы не стукнуть полкой, я вытащила упаковку хлеба, затем ещё один пластиковый пакет с чем-то, похожим на настоящий сыр — наверное, с одного из местных фермерских рынков.

Я тихо закрыла дверь и осмотрелась по сторонам, пока не заметила столик у входа. На нем лежала кожаная сумочка, выцветшая до бледно-бежевого оттенка за годы использования. Она была выполнена в том стиле, какой выбрала бы для себя моя мама, и я внезапно ощутила лёгкую тошноту.

Отбросив в сторону чувство вины, я тихо прошла по коридору, осторожно избегая любых просевших половиц, пока поднимала и опускала босые ступни. Я потянулась к сумочке и расстегнула застёжку, вздрогнув от тихого щелчка перед тем, как открыть клапан.

Сверху лежал женский бумажник — поблёкший Гуччи с бело-коричневым узором и кошельком для мелочи. Я открыла его и сразу же нашла идентификационную карту. Выдохнув с облегчением, я аккуратно вытащила её из пластикового защитного стекла и засунула в передний карман украденных джинсов.

Закрыв сумочку, я снова поколебалась, увидев женскую гарнитуру на столике рядом с сумочкой. Это была частная версия, неправительственная.

После кратчайшей паузы я стащила и гарнитуру.

Я повернулась к задней двери.

… и очутилась лицом к маленькому мальчику. Лет, может быть, трёх или четырёх, он смотрел на меня широко раскрытыми карими глазами, вьющиеся черные волосы образовывали взъерошенный беспорядок на его головке. Он слегка приоткрыл рот, уставившись на меня и обеими ручками держа мягкую игрушку-аллигатора.

Я подняла руку, моё сердце подскочило к горлу.

— Все хорошо, малыш, — прошептала я. — Скажи своей маме, что я очень сожалею.

Мальчик уставился на меня, его миндалевидные глаза распахнулись ещё шире.

Затем внезапно его рот открылся по-настоящему.

— Мама! — заверещал он. — Мамочка! Тут грязная леди! Она взяла мой хлеб для бутеров! Она взяла мой хлеб для бутеров!

Моё сердце остановилось посреди удара.

Затем я ринулась с места, проскочив мимо мальчика.

Я приземлилась на одну ногу, восстановила равновесие, поспешила к двери, прихрамывая на лодыжку, которую только что подвернула. Я на бегу врезалась в дверной косяк, ударившись плечом и вызвав громкий грохочущий звук, который эхом прокатился по маленькому пространству.