Дж. Андрижески - Шулер

Кто-то ел сэндвич и оставил коробку на старой тарелке Джона с Трансформерами — на низком журнальном столике возле тела, а также наполовину полный стакан молока. В спальне присутствовали следы борьбы — простыни наполовину свалены на пол, лампа разбита.

Копы сфотографировали тёмное пятно на ковре у лампы.

Они сфотографировали другой отпечаток ржавого цвета на двери холодильника — этот был взрослого размера. Они сфотографировали тело со всех возможных углов, затем упаковали его в пакет, как мусор, который мама всегда забывала вынести к обочине.

Я чувствовала на Ревике груз вины, пока он продолжал беспощадно излагать детали.

Однако я не винила его. Безопасность моей мамы никак не могла быть его приоритетом.

Она должна была быть моим приоритетом.

Новостные СМИ придерживались того же мнения. В течение часа новостные программы начали обвинять меня в матереубийстве, заявляя, что я связалась с видящими-террористами, действующими против homo sapiens . На ток-шоу они спорили о том, то ли мне промыли мозги, заставив сотрудничать, то ли я вообще все это спланировала сама. Полиция утверждала, что у них есть ДНК-доказательство, что я совершила само убийство, а также улики того, что мужчина-видящий (или даже несколько) произвёл семяизвержение на постель моей матери, пока моя мать умирала.

Последнюю деталь, как сказал Ревик, нарочно придумали, чтобы разжечь ненависть общественности.

Но от этого ничуть не проще было слышать все эти вещи.

В ту первую ночь мы часами сидели на диванчике в маленькой каюте корабля. Он отвёл меня туда перед тем, как все рассказать.

Усадив меня, он аккуратно снял протезы с моего лица, один за другим выбросил их в маленькую мусорную корзину, пока я наблюдала за его действиями. Он показал мне снять контактные линзы. Как только я подчинилась, он и их выбросил.

Затем он привлёк меня к себе и прижал к груди, словно сдерживая нечто, что могло взорваться наружу, заляпав стены каюты, обои с ракушками и безвкусные картины. После того, как он получил первоначальные отчёты от Чандрэ — невысокой, мускулистой женщины-видящей с черными косичками и страшными красноватыми глазами, которая командовала Охраной корабля — я все ещё не могла плакать. Я понятия не имела, то ли он меня одурманил, то ли использовал свой свет, чтобы положить конец моей бессоннице, но в итоге я заснула.

Это было несколько дней назад.

За это время круизное судно причаливало как минимум один раз, позволяя человеческим туристам сходить на береговые экскурсии, съездить и посмотреть деревянные тотемные столбы, вырезанные в форме духов орлов и медведей, а также попробовать печёного лосося с настоящими коренными индейцами.

Ревик усадил меня перед медиа-плеером с пультом, меню обслуживания номеров и списком платных каналов. Я апатично пролистала их перед тем, как остановиться на непримечательной комедии с говорящей собакой и двумя подростками, которые делали… ну что-то там делали.

Теперь снаружи вновь стемнело.

Я слышала звук воды, рассекаемой носом корабля и проплывавшей мимо нашей каюты. Стеклянная дверь на балкончик была открыта, над её проёмом светилась одна-единственная оранжевая лампочка, освещавшая полный брызг ветер.

Я заметила, что Ревику не нравились замкнутые пространства, особенно когда он спал. Воздух всегда должен поступать откуда-нибудь, и неважно, насколько он холодный. Той ночью, вернувшись с очередной вылазки за пределы каюты, он вновь сидел со мной.

Спустя, казалось, часы, в течение которых мы вместе устроились на диване, он встал, потянулся и оставил меня сидеть на краю, как куклу. Он прошёлся по шкафчикам, обшарив ящики и встроенные отделения вдоль изогнутых стен, и даже в ванной.

Я понятия не имела, что он искал, пока он не вернулся с бутылкой водки и пистолетом.

Я расхохоталась в голос.

Он бросил в мою сторону недоумевающий взгляд, пока я не показала ему жестом передать водку, что он неохотно и сделал. Забрав бутылку обратно, когда я начала открывать её пальцами, он налил мне стопку и посмотрел, как я выпиваю её залпом. Он налил мне ещё одну, и пока я её выпивала, бутылка быстренько исчезла. Я не видела, куда он её спрятал, хотя я наблюдала за ним, пытаясь побороть головокружение от алкоголя, будучи настолько усталой, что не держалась на ногах — хотя за весь день я почти не шевелилась и отчаянно хотела в туалет.

Взяв меня за руку, он поднял меня на ноги.

Открыв несколько ящиков, он вытащил майку, нижнее белье и спортивные штаны, в которые я теперь была одета, отвёл меня в ванную и положил одежду на раковину.

Увидев, что он собирается заговорить и сказать что-то, наверняка наполненное большим смыслом, чем я сейчас могла переварить, я показала на одежду.

— Это моя? — я действительно узнала майку.

Он кивнул.

— Уллиса об этом позаботилась.

Я ощутила странный прилив.

— О.

Он чувствовал, куда направились мои мысли.

— До этого, Элли. Пока твою семью все ещё допрашивали СКАРБ и федералы, — он поколебался. — Тебе нужна помощь? Тебе стоит принять душ.

После паузы, затянувшейся дольше, чем следовало, я покачала головой.

Ещё несколько секунд Ревик всматривался в мои глаза, затем отпустил мою руку и попятился из комнаты, захлопнув за собой дверь. Повозившись с одеждой, которая все ещё была на моем теле, я осознала, что она тоже принадлежала мне. Я задалась вопросом, как долго я её носила, и повторила мысленно комментарий Ревика о душе. Наверное, так он говорил мне, что от меня воняет.

Я чувствовала себя сломанной; я поверить не могла, насколько сломанной я сама себе казалась.

Я поверить не могла, что позволяла ему быть тем, кто собирает меня по кускам.

Мой разум пытался сообразить, что это означало, пытался вырваться из этого состояния, позволить ему соскочить с крючка. Мне нужно = собраться. Мне нужно хотя бы убедить в этом Ревика, чтобы он не чувствовал себя обязанным торчать со мной день и ночь.

Я думала об этом все то время, что принимала душ. К тому моменту, когда я вышла, комната наполнилась паром, но казалось, словно прошло ничтожное малое количество времени.

Однако это не так. Ревик уже лежал на кровати, вытянув поверх покрывала бледные ноги в серых спортивных шортах. Я заметила, что его ноги были мускулистыми, покрытыми темными волосами. Он заметил, что я пялюсь.

— Будет холодно, — сказала я. — С открытой-то дверью.

Он сделал жест, ничего не сказав. Я с каким-то смирением проследовала за движением его рук, вопреки всему тому, о чем думала в душе. Я не знала, что двигало им помимо вины, но не могла заставить себя достаточно переживать по этому поводу, чтобы попросить его прекратить. Я позволила ему обнимать меня, думая, что я ни за что не усну после того, как проспала целый день, а потом…