Кристин Бейли - Наследие заводного ключа

— Ты либо доверяешь мне, либо нет.

Все, что говорила о нем Агнес, пронеслось в моей голове. Но это не имело значения. У меня не было выбора. Я вынуждена ему доверять. Он не давал мне повода этого не делать. И все же это было сложно. Часы — все, что у меня осталось.

Довольно. Мне нужно прекратить думать, пока я совсем не свела себя с ума.

— Я извиняюсь. Они очень мне дороги. Мне тяжело выпустить их из рук. Но мне нужна твоя помощь, — я посмотрела ему в глаза, стараясь показать всю искренность моих слов. — Я не смогу их починить сама.

— А ты пыталась? — он скрестил руки на груди.

— Я не могу себя заставить. Не хочу сломать, — я опустила взгляд на часы. — Я ломаю много вещей.

Уилл сердито фыркнул.

— Миссис Пратт, должно быть, тебя обожает.

Я постаралась успокоить нервы, поднимая на него взгляд.

— Безгранично.

Усмехнувшись, он схватил табурет и снова сел. Я пыталась собраться с мыслями, но когда Уилл протянул руку и взял часы, я ощутила, как внутри меня открывается пустая дыра, словно он только что взял моё бьющееся сердце и теперь держал его в руках.

Уилл снова и снова крутил часы в руках, поглаживая пальцем то, что казалось защёлкой или шарниром, я точно не знала. Он вытащил из ботинка короткий нож, и я вздрогнула.

— Полегче, — его голос опустился до низкого и музыкального тона, который он, возможно, использовал при работе с лошадьми. Его руки сомкнулись на часах, когда он вставил лезвие ножа в шов. Он вскрыл его с быстрым хлопком, точно разломал раковину устрицы.

Я чувствовала себя так, будто меня только что пырнули под ребра, но я заставила себя сохранять спокойствие.

Выражение его лица сделалось недоуменным, он прищурился в тусклом свете.

— Думаю, это не часы.

— Что ещё это может быть? — я потянулась вперёд, чтобы схватить их, но затем убрала руку назад. Кончики моих пальцев легли на его руку, но Уилл не поднял взгляда. Вместо этого мы оба уставились на странный механизм, открывшийся в его руках.

Когда Уилл открыл корпус, три серебряных элемента поднялись на коротком медном стержне как странный блестящий цветок. Край каждого лепестка обладал своим узором из зубьев разной формы. Фигура напоминала цветок, выгравированный на задней стороне, но с более острыми краями и крохотными шестерёнками.

— Что это? — в магазине отца я никогда прежде подобного не видела.

— Я не знаю, — Уилл аккуратно перевернул устройство. — Посмотри на это.

Круглое уплотнение выступало из крышки, поднимая изображение трёхлистного цветка над корпусом и образуя что-то вроде кнопки.

— Нажми на него, — попросила я. Мой шок уступил место нездоровому возбуждению. Я понятия не имела, что случится, но чувствовала себя ребёнком, ждущим, когда Джек на пружине выпрыгнет из коробки. Уилл нажал на кнопку, и шестерёнки со щелчком начали двигаться. Они крутились и вращались, пока механизм описывал медленный круг.

До меня донеслась музыка, чистое звучание крошечных колокольчиков. Хотя мелодия была нежной, я словно слышала раскатистый голос дедушки, поющий для меня и только для меня.

— Тебе знакома песня? — спросил Уилл, но его голос едва проникал сквозь дымку моих воспоминаний. Я видела, как мои пальцы неловко нажимали клавиши пианино, а Papa смеялся. Я чувствовала, как белые юбки кружились вокруг моих ног, пока я стояла на ступнях моего дедушки и танцевала.

Эту песню создали мы — песню, которую знали только мы двое.

— Это мой дедушка, мой Papa, — прошептала я. — Должно быть, он сделал это для меня.

— Это милая музыкальная шкатулка, — предположил Уилл. Я не могла ничего сказать в ответ. Песня прервалась, и он осмотрел крошечные шестерёнки. Удалив несколько песчинок, он снова закрыл музыкальный медальон. Тот элегантно сложился, цветок аккуратно опустился в сердце медальона, когда крышка над ним закрылась.

Уилл протянул его мне, и я прижала его к груди. То, что было для меня важно, теперь стало бесценным. Уилл дал мне то, чего не мог дать никто другой.

— Спасибо.

Смущённая улыбка осветила его лицо.

— Совершенно не за что.

Он встал и засунул нож обратно в ботинок. Старый Ник поднял голову и тихо заржал.

— Тебе лучше вернуться в дом.

Я потёрла глаза тыльной стороной запястья и кивнула, пока Уилл открывал боковую дверь. Крепко прижимая медальон к груди, я побежала обратно к лестнице.

Яркое солнышко тепло светило мне в спину, согревая меня, пока я думала о Papa и его бесценном подарке.

Я чуть не поскользнулась на лестнице к кухне, ухватившись за дверь. Дрожащими руками я надела медальон обратно на шею и заправила под фартук. Моя недолгая свобода подошла к концу.

Я открыла дверь и нырнула в кухню.

Мясистая рука поймала меня за плечо. Мои ноги едва не подкосились, когда Агнес швырнула меня назад к закрывшейся двери.

— Где ты была? — потребовала она. Её налившиеся кровью глаза выпучились на красном лице, выражавшем обвинение.

Я попалась.

— Ты вышла из каретника, ведь так? — рыкнула Агнес, и этот звук сотряс мои кости. Она никогда прежде не кричала на меня. Её хватка сжалась, сдавливая мою руку с такой силой, что я испугалась, что она её сломает. Я старалась не дышать, ибо зловонное дыхание Агнес буквально душило меня.

— Я съела немного пирога, прости! — мой мозг бешено работал, пока я пыталась продумать ложь. Я молилась, чтобы несколько крошек пирога прилипли к одежде. — Крошки остались на фартуке, и я выходила, чтобы стряхнуть их птицам.

Я застыла неподвижно как щенок, пойманный за шкирку. В глазах Агнес горело подозрение, затем её взгляд метнулся к окну.

Моё сердце совершило один удар, затем другой. Колеса телеги прогромыхали по камням подъездной дорожки.

Агнес побледнела, затем с неуверенным видом ослабила хватку на моей руке. Ткнувшись носом в плечо, она понюхала своё платье. Оно воняло сигаретами и алкоголем. В тот момент я была как никогда благодарна за то, что поварихе надо прятать своих демонов.

— Своровала немного пирога, а? — она отпустила моё платье. Я шагнула в сторону, пытаясь отодвинуться, чтобы её рука до меня не дотянулась. — Этот пирог не для еды.

— Но ведь столько труда насмарку, — чем сильнее я отвлеку её внимание на пирог, тем больше шансов, что она забудет о своих изначальных подозрениях. — Ты так упорно трудилась, чтобы его испечь, разве не должен хоть кто-то им насладиться?

Она тяжело выдохнула, и мне пришлось подавить кашель от зловония.

— Он не для еды, потому что он не был съеден, — Агнес помотала головой. — К этому времени ты должна знать. Ничто не может измениться с того дня.

— Со дня, когда умерла баронесса? — я не знала, откуда родился этот вопрос. Он просто сорвался с моих губ.