Ульяна Соболева - Легенды о проклятых. Обреченные.

— Сжечь его надо, чтоб душа покой обрела.

Далия смотрела на солдата. Потом на меня взгляд перевела.

— Что мне за дело до трупов лассарских? Плевать, что с душой этого пса будет. Он, думаешь, каждого хоронил, кого меч его рубил? Или кому засаживал, разрывая внутренности, ошалев от власти и вседозволенности?

Вскинула голову, глядя в глаза синие. Непроницаемые и страшные. Такие же, как и у Рейна, когда ненавистью ослеплен.

— Он давно не солдат. Встретились с ним в цитадели. Давно в дозорные перевели его, крепость сторожить. Он с Равана домой шел, младенца по дороге чужого подобрал, себе взял, нянчился, молоком козьим кормил. Хороший был человек. Добрый. Далекий от зла и ненависти.

Далия схватила меня под руку и дернула вверх, заставляя подняться с колен.

— Время идет. — рыкнула мне в лицо, — Не ты ли скулила мне здесь о времени, о любви своей дикой к брату моему, а теперь над дохлым стариком убиваешься? Все. Не нужны ему ни отпевания, ни костер поминальный.

— Чужую смерть уважать надо. Даже смерть врага.

Ухмыльнулась как-то мимолетно.

— Уважать? Когда твой отец на моих глазах, голову моему отцу отрезал и на кол насадил, а мать его солдаты насиловали вместе со мной в траве по очереди, сильно ли он уважал врагов своих? Неужто за это мой брат от тебя все мозги растерял? Ты ему часом, когда ноги раздвигала, о благородстве не пела и святую из себя не корчила? Смотрю на тебя и думаю, каким медом между твоих ног помазано? Чем ты его, шлюшка, приворожила?

Я дернулась в ее сторону, но она выдернула меч и ткнула мне в горло, слегка царапая кожу, синие глаза странно блеснули. Но уже не ненавистью.

— Если бы не рассказ твой жалобный и не жизнь моего брата, я б тебя рядом с этим лассаром уложила в том же виде.

— Если б у меня время было, я б каждое из твоих слов тебе в глотку затолкала и проглотить заставила.

— Вот так-то лучше. — Далия вскочила на коня, — А то развела тут слюни-сопли. Если встретимся еще раз, я предоставлю тебе такую возможность и сама ею воспользуюсь с наслаждением.

Едва я вскочила в седло, она отдала приказ.

— Эрас и Жеран, задержитесь — сожгите тело этого воина и догоняйте нас. Валлассары уважают своих врагов. Если они того заслужили.

Бросила на меня насмешливый взгляд и пришпорила своего коня. Я последовала за ней. Противоречивая дрянь. Вся в своего психопата-братца.

Это были последние мгновения, когда у меня оставалась надежда. Последние секунды, когда я все еще верила в возможность быть счастливой… с Рейном. Да, я глупо и отчаянно в это верила, я надеялась всем своим существом, что случится какое-то особое чудо, восторжествует какая-то аномальная справедливость, и я смогу быть счастлива…хотя бы немножко, хотя бы чуть-чуть совсем. Но этого не произошло. Потому что едва мы выехали из-за кромки леса к дороге, как на нас напали люди моего брата под предводительством горбуна Харама. Целый отряд. Я видела взгляд, который бросила на меня Дали…видела эту пронзительную огненную ярость, которая сожгла меня мгновенно в пепел, в тлен, в ничто. И в эту секунду я поняла — а ведь валлассарка мне поверила. Искренне и по-настоящему поверила. И она убеждена, что ее предали. Я предала. И мне никогда не доказать обратного, никогда не отмыться от этой грязи, в которую меня только что толкнул Маагар.

Широко раскрыв рот, я глотала ледяной воздух и кричала, орала, как сумасшедшая, как бьющееся в агонии животное. Смотрела, как лассары режут ее людей и не могла замолчать. Выдернула меч у одного из мертвых воинов и бросилась на своих же с диким воплем. Нет, лгу, они больше не были своими, они превратились во врагов. Когда сердце перешло через границу на другую сторону баррикад и разбилось там вдребезги, на этой стороне больше нет друзей, отныне — только враги. Потому что когда они перепрыгнут через границу, они раздавят осколки твоего сердца своими грязными сапогами…ведь и ты для них теперь враг.

В снег брызгала моросью кровь, разлетались в сторону комья грязи, и дикий ор оглушал и рвал виски. На Дали набросились несколько лассаров, но она отчаянно рубила мечом, кроша противника в куски. Отчаянная храбрость, вызывающая невольное восхищение. Если бы мне не было сейчас так страшно и больно…

А она заорала хриплым, сорванным голосом:

— Буууун. Уводи людей. Уводи, им иммадан, сейчас же. Ты знаешь куда. Давай. Даваааай. Я вырвусь. Я вернусь. Уводиииииии. За Лори яйцами отвечаешь.

И продолжает драться, а у меня руки опустились, и меч выпал, когда ей в плечо стрела впилась, и лассар мечом щеку рассек. Дали руки вскинула с мечом, на меня оглядываясь с этим нескончаемым гордым презрением и упреком в глазах. Они набросились на нее, раненую, сворой, как псы…а я смотрела, чувствуя, как с лошади стаскивают, руки за спину выкручивают, и понимала, что это не лассарское войско. Песья стая, вот кто это. Маагар мог только шакалами управлять.

Окровавленную Дали поперек седла Харама перекинули, а меня на мою лошадь верхом усадили. Горбун со мной поравнялся и ухмыльнулся ртом-прорезью с тончайшими мерзкими губами, обнажая желтые пеньки зубов. Следы злоупотребления меридой.

— Мое глубочайшее почтение, деса.

Твааарь. Ублюдошный урод. Он все подстроил. Он понял, куда я иду. Понял, и стражник подслушивал нас по его приказу. А он сделал вид, что лежит в лазарете. Вот кто надоумил Маагара встречу разрешить. Вот почему и правда впустили, вот почему дали до утра пробыть. Брат хотел знать, где прячется сестра Рейна, и я… я привела его к ней.

— Вам разрешили поприсутствовать на казни их обоих, а затем вы поедете с Верховным Астрелем…Хотя, я на месте вашего брата казнил бы вас вместе с ними.

Я засмеялась в его уродливое лицо:

— Ты никогда не будешь на месте моего брата, проклятый горбун. Но свое место я тебе обязательно уступлю. На эшафоте. Клянусь.

Плюнула ему в лицо и увидела, как он дернулся, и зашипела, обгорая, землистая кожа. Заревел, с ненавистью глядя на меня и прикрывая щеку ладонью в кожаной перчатке.

— Если бы ты был мужчиной, я бы сказала, что шрамы украшают мужчин, а ты просто урод, а уродов они всего лишь не портят.

Я лгала…впервые я бросила клятву на ветер. Потому что сегодня на рассвете не станет и меня тоже.

Ее бросили ко мне в клетку полумертвой. Измучанной, избитой и изрезанной мечами. Бросили подыхать. Чтоб я видел, как она умирает.

И с того самого момента я сам разлагался мучительно и невыносимо. Агония началась мгновенно. Моя жизнь оборвалась, сделала пропуск пунктирной линией, я снова открыл глаза, ощущая себя уже чем-то иным. Это не было болью. Я испытал достаточно боли, чтобы понимать, что я сейчас чувствую. Следующая ступень — это полное омертвение. Судорога нескончаемой агонии, растянувшейся на вечность пока не превращусь в замерзший кусок окоченевшей плоти без души и без сердца.