Анна Сокол - Табель первокурсницы

Она говорила что-то еще, о туфлях, о шляпке и даже новом покрывале на кровать, что пошили матушкины мастерицы к моему приезду. Лиди это нравилось, я всегда считала, что и мне тоже, но сейчас… Я отвернулась к окну.

Сиоли небольшой город, и через несколько минут дорога уже петляла меж укрытых снегом холмов. Нигде я не видела такой чистоты и белизны, как здесь на севере. Снег лежит восемь месяцев в году, чтобы растаять к лету, сменившись ковром из зеленого мха и клевера. Зимнее море, что каждый год вгрызается в сушу, спит подо льдом меньше двух месяцев, всего около пяти десятков дней, а потом яростные течения взламывали толстый покров, обрушивая ледяные бури на скалистые берега.

— А батюшка-то ваш чего удумал, целую судоходную компанию открывать, — словно подслушав мои мысли, продолжала рассказывать горничная, — В Люме скоро пристань заложат и доки, по зимнему морю будут уголья из шахт к западу сплавлять. Ох, как бы не пожалеть, перевернет весенняя свистопляска баржу, один убыток…

Дорога изогнулась к востоку и шины зашуршали по каменному мосту, построенному еще при первом Астере Змее, или сразу после его смерти. Река Иллия подо льдом выглядела такой мирной, хотя по весне от ее разливов страдали все окрестные деревни. Она брала свое начало в Чирийских горах, спускалась на равнину и впадала в Зимнее море. Но еще до этого широкий поток раздваивался, огибая Высокий мыс с двух сторон и снова сливаясь у Белого камня…

Там на острове стояла Илистая Нора. Я даже обернулась, чувствуя щемящее чувство потери. Отсюда мыс был невиден, но я знала, что он там, как и старый скрипучий дом. Мы с братом родились там, тогда отец еще был не первым наследником, а всего лишь младшим братом. И поняла, что скучаю. Скучаю по темным коридорам бревенчатого дома, по запаху дерева и пирогов, что пекла Туйма каждые выходные, по шуму ветра за окнами… Впрочем, ветра хватало и в Кленовом саду.

Дорога выровнялась, на горизонте взметнулись алые стяги графства на высоких башнях замка Астеров.

— Вот мы и добрались, слава Деве Заступнице, — проговорила горничная, а Жюст хмыкнул, сбрасывая скорость.

Между нами и Кленовым садом лежало только поле Мертвецов. Здесь Змей провел первые переговоры с Демонами Разлома. Первые и последние. После битвы на равнине Павших, где армия людей остановила наступление тварей, и понесла огромные потери, он решил договориться. И договорился, хоть и из отправившейся на переговоры сотни воинов вернулся лишь он один. Говорят, одежда на Змее тлела. Никто не знал, как ему удалось остановить потусторонних тварей и уговорить их не лезть безостановочно на Аэру, а ходить только через парадный вход. Но с тех пор демоны не вторгаются в наш мир по всему Разлому, а проходят через Последний перевал, или как его прозвали Врата демонов. И их прорывы редки, как солнечные дни у нас на Севере.

Под колесами что-то захрустело. Илберт как-то сказал, что это кости мертвых. Мне кошмары неделю снились, пока папенька не рассказал, что это всего лишь соляные кристаллы, что выходят здесь на поверхность, не давая траве и деревьям расти. Так или иначе, поле Мертвецов оставалось мертвым.

Веселый у нас край. Но мы настолько сжились с этой «веселостью» что не замечали ее. Интересно, а понравилось бы у нас Оуэну? Или бы он презрительно скривился, слушая местные страшилки для недалеких крестьян?

Не хочу об этом думать.

А может, рассказать пару историй о горных волках-людоедах жениху? И он сбежит. Было бы неплохо.

Лиди поминутно поминала Дев, до того самого момента пока мобиль не миновал высокие ворота и не остановился у широкого каменного крыльца Кленового сада. Два лакея тут же стали снимать с крепления сундук, старый дворецкий склонился, открывая дверь, на крыльцо вышла матушка.

Графиня Астер была высокой и втайне гордилась этим. Настолько втайне, что об этом знали даже слуги, а также их дети, а также друзья детей из ближайшей деревни, сборщики налогов и лесорубы с перевала. Русые волосы маменьки были уложены в аккуратную прическу, на шее ожерелье из топазов, так подходящих к ее голубым глазам, и веер морщин — лучиков расходящихся к вискам. Девы, а были ли они на ее лице, когда я уезжала? А складка у носа? И седые пряди у висков? Меня не было всего лишь шесть месяцев, а такое чувство, что не меньше года. Только этим, я могу объяснить то, что вместо того, чтобы склонить голову и получить традиционный поцелуй в лоб, я раскинула руки и обняла ее, вдыхая такой родной запах. Лаванда и нюхательная соль, я помнила эти ароматы с детства.

На миг матушка опешила, а потом, потрепав меня по плечу, проговорила:

— Ну, будет, Иви, будет.

Показалось или ее глаза подозрительно заблестели?

— Ну, чего встали? — вполголоса пробормотала Лиди, — Заносите уже. И ванну, обязательно ванну, для леди Иви с дороги…

— А где отец? Ильберт? — спросила я, поднимаясь на крыльцо.

— На совещании. Скоро закладка порта, — матушка потерла пальцами виски, — Но если я еще и от тебя услышу слова: смета, шельф, фьорд, глубоководное течение и коррозия берега, то просто закричу.

— Не услышишь, — пообещала я.

Покрывало в моей комнате и вправду было новым. Белоснежным и отделанным кружевом, как и полагается невесте. А на нем было аккуратно разложено платье для приема. Не белое, а скорее кремовое, или как говорила матушка цвета шампанского из погребов отца. Нарочито простое, но из той простоты, которая стоит больше чем любые рюши и бантики. Крису бы понравилось. Наверное.

Я тяжело опустилась в кресло и закрыла глаза. Неотвратимость замужества обрушилась на меня как-то вдруг, разом, словно до моего приезда домой, это все было не по-настоящему. Я играла в помолвку, а сейчас увидела это платье и…

— Так, оставьте нас, — скомандовала матушка, а когда спустя минуту тихие шаги затихли, и едва слышно скрипнула закрываемая дверь, добавила, — Все не так страшно, Иви.

— Тебе легко говорить, ты вышла замуж за отца, а не за незнакомца.

— Неужели? — переспросила матушка таким тоном, что я открыла глаза, — А с чего ты решила, что твой отец не был незнакомцем? — показалось или складка у рта стала глубже, — Что я видела его хоть раз до дня помолвки?

— А разве нет? Вы же… вы же… — я не могла подобрать слов, чтобы описать то, что видела каждое воскресное утро в часовне Дев, когда отец держал мать за руку, или когда, посмеиваясь, обнимал за талию. Пять лет назад она слегла с лихорадкой, а отец четверо суток провел в седле только для того, чтобы привести ей из Льежа целителя и лекарства, так как поезда отменили из-за снежных заносов. Как передать словами то, что я видела в его глазах, когда он смотрел на нее? Не знаю, я не поэт и не писатель.