Анна Сокол - Табель первокурсницы

— Да брось, мы не так плохи, — я нашла в себе силы улыбнуться.

— Так-то лучше, — он коснулся пальцем подбородка, — А насчет твоей помолвки, — я снова нахмурилась, — Тут все не так просто. Отец не в настроении с тех пор как получил письмо от этого нотариуса, а это почитай больше месяца, представляешь, каково нам пришлось…

— Погоди, — я выпрямилась, — Больше месяца?

— Да, помню, как он рычал, даже матушка в кабинет не заходила, а потом разорился на билет на дирижабль до Эрнесталая.

— Отец летал в столицу? — удивилась я, и было с чего, папенька ненавидел полеты еще больше меня.

— Да. И вернулся еще более хмурым, чем уехал и объявил о помолвке.

Значит, дело не в шпаге, не в жадности Мердока или хотя бы не в ней одной. А в чем?

— И урезал мне приданое, — прошептала я, — Почему? В наказание за ту лабораторию, что я сожгла? Или чтобы жених сам пошел на попятный?

— Когда ему сообщили, что ты сожгла часть Магиуса, он ругался минут десять самыми нехорошими словами. Потом тяпнул сливовой настойки, что принесла матушка, и отдал распоряжение оплатить. На этом все. Так что делай выводы, Иви, и я тебя умоляю, давай никаких побегов, по крайней мере, пока. Помнишь векселя Истербрука?

Я кивнула, отвернулась и стала смотреть, как снег неспешно ложиться на поле Мертвецов. Это дело помнили все. Началось с того, что отец выписать вексель на пять сотен золотых некоему мистеру Истербруку. Наш поверенный едва не спятил, матушка героически сдерживала слезы, Илберт злился. Но… мы это проглотили. Через месяц отец повторил платеж, и через полтора отдал вдвое больше, вплотную подойдя к черте, за которой нам грозило разорение. Атмосфера в Кленовом саду напоминала предгрозовую, Илберту пророчили армию, мне отрезание от силы, если обучение не будет оплачено, а для этого нужно было начинать закладывать шахты или землю.

А потом… потом отец оказался совладельцем железнодорожной компании Истербрука, работы по прокладке путей которых велись очень давно и, наконец, не без финансирования Астеров, завершились. Пустили скорые поезда, тяжелые товарные составы, похожие на улиток сельскохозяйственные электрички. Отец увеличил состояние Астеров в десять раз за какой-то год.

— Верь отцу, Иви, он слишком тебя любит, чтобы допустить…

Снова послышался истеричный голос горничной, грохот посуды, и на балкон вывалился мужчина. Грязная форма шахтера, слипшиеся волосы, кровь на шее… и я не сразу узнала в нем управляющего.

— Милорд, обвал на Волчьей шахте, — выпалил он, — Граф Астер уже выехал, велел вам собрать рабочих с Южной и с Кривой шахт, там под землей остались люди, нужно… — он не закончил, тяжело дыша, но брат и не нуждался.

Илберт выругался и торопливо выскочил за дверь, забыв сюртук у меня на плечах, управляющий попытался изобразить вежливый кивок, не преуспел и последовал за ним.

Музыка давно не играла, лишь тревожно переговаривались гости в зале. Да, эту помолвку они точно запомнят надолго.

— Мысс Ывы, — тихо спросила горничная, — А вы не выдели раствор летучей съерры? Для чыстки серебра? Здесь же оставляла, — он растеряно огляделась.

— Нет, Аньес, не видела, — я стиснула в руках веер, — Иди спать, потом найдем.

Я бежала так, как не бегала никогда. Бежала в темноте, то и дело оглядываясь. Необработанные стены из серого камня сливались, в ярких светильниках колыхалось пламя. Непослушное, непокорное, неподатливое. Я даже не пробовала посеять в нем зерна изменений, просто знала, не получится, знала, что оно другое. Или может, другой стала я?

Очередной поворот и каменный коридор раздвоился, один ушел вниз, второй вверх. В первом сгущалась тьма, второй поднимался к свету.

Я знала, куда мне нужно. Вниз. Знала и не могла сделать ни шагу. За спиной что-то оглушающе взвыло. Кто-то. Тот, кто шел следом. Заскрежетало, как если бы кто-то провел когтями по каменной стене, пламя качнулось. Он вышел из-за поворота. Чужое, яростное дыхание обожгло затылок. А я не могла ни обернуться, ни сделать шаг вперед. Я…

Я вскрикнула и проснулась, едва не упав с кровати, из которой давно выросла. Моя старая детская в Илистой Норе тонула в полумраке, рассветные лучи холодного северного солнца еще только коснулись подоконника.

Сколько я не видела этот сон? Год? Два? Как минимум десять. Он перестал мне сниться, как только мы перебрались в Кленовый сад, и матушка вздохнула с облегчением. И на тебе, стоило вернуться на одну ночь, как вернулся и кошмар.

Я умылась и стала торопливо спускаться вниз, прислушиваясь к тихим голосам. В обеденной зале усталый управляющий что-то объяснял матушке, я кивнула обоим и поспешила на улицу, там так же тихо переговаривались рабочие. Кто-то дремал на брошенном прямо на снег овечьем одеяле, кто-то задрав голову, смотрел на Волчий клык. Усталую Лиди уже сменила старая Грэ, жрица из часовни, разносившая воду и еду тем, кому повезло вырваться из смертельной ловушки скалы.

Волчья шахта давно считалась безопасной. Почти выработанной, работающей по инерции, и не приносящей былого дохода, и оттого переведенной на двойную рабочую смену: дневную и ночную, ведь под землей все равно день сейчас или ночь. Да что там, даже мы с Илбертом облазали ближайшие штреки вдоль и поперек, пусть и втайне от матушки, но с молчаливого попустительства отца и под добродушный смех рабочих.

А сегодня Волчий клык шевельнулся, вздрогнул, расправляя каменные плечи, и стряхнул накидку из снега.

Я прошла мимо Рина Филберта, обтирающего взмыленную лошадь, он только что привез из Коре еще одного целителя, и тот теперь помогал старому Огюсту вправлять руку Раулю, рабочему, что был в первой десятке, которую удалось вызволить из каменного плена. Стоявший рядом шахтер с серым от пыли лицом с чувством вопрошал раненого о том, за каким демоном разлома его понесло в Волчью шахту, да еще и не в свою смену. Рауль морщился, но не отвечал, позволяя другу разглагольствовать о собственной глупости и дальше. Бургомистр Сиоли, хоть сам никого не привез, но все же прислал телегу с продуктами, а Леонард Гиве с вином, хоть мы и не просили. Это, как говорил отец, позволяло им чувствовать сопричастными.

Отец… Два часа назад он вместе с Илбертом ушел под землю, там еще оставалось семь человек ночной смены. Он мог бы не ходить, мог бы послать управляющего и тот десяток, что перекинули с соседних шахт. Но он пошел. Всегда ходил.

«Они наши, и вправе ожидать, что останутся ими до конца», — так говорил граф Астер. Правда, не уточнял до чьего конца.

Я миновала часовню, около которой толпились женщины, ловя на себе встревоженные взгляды, за юбки нескольких цеплялись дети. Те, чьим мужьям повезло выбраться, утешали тех, кто все еще ждал решения свой участи у Дев. Они могли позволить себе утешение, втайне молясь, чтобы не оказаться когда-нибудь на месте подруг.