Яся Белая - Отправляемся в полдень

Тодор молчавший до сих пор и сидевший, сложив на груди руки, презрительно хмыкнул:

– Что, ушлёпок, всерьёз думал, что сочинишь меня?

– Ты-то как раз вышел очень похожим моего главгада, – возвращает ему ухмылку Сергей, – а вот с твоим батей – сложнее. Он как тот герой, которого совсем не ждёшь, но он нагло влазит в текст и оттяпывает себе самые лучшие сцены.

Теперь Тодор уже ухмыляется довольно, как сытый кот, и жёлтые глаза также по-кошачьи лукаво поблёскивают:

– Батя у меня огонь!

– Вот да, – вклинивается в разговор Юдифь, – и меня спас.

– До сих пор твою фотку хранит!

– Да ну! Вот же дед!

Вер кашляет в кулак, Юдифь хохочет:

– Не ревнуй!

Они напоминают родных, и мне становится теплее. Теперь уже чёрной кляксой расплывается Бэзил.

– О нашем писательстве, – говорю, – Великий Охранитель отозвался нелестно. Сказал, мы только призываем миры и подслушиваем то, что в них происходит. А если нам не нравится, переписываем на свой лад, и это губит мир. Выбивает его основы.

– Страшно, – ёжится Сергей. – Представляешь, какая ответственность.

– Да, а в вашем мире ещё и эти, что из Призванных миров всё тянут, – добавляет Юдифь.

– Ого! А есть такие? – чувствую, как по позвоночнику пробегает холодок. Она кивает. – Это уже опаснее! Сергей, нам нужно возвращаться скорее!

– Я ж не против, но на «Харон» никак не попасть без билета, а билетов нынче не достать.

– Билеты будут.

Старик сканирует нас, взгляд острый, будто мясо с кости снимает. Тяжело опирается на стол, нависая над ним.

– Но вы ведь знаете правила. Билет на «Харон» получает только тот, кто совершил бескорыстное доброе дело…

Юдифь сводит брови:

– Я собираюсь убивать спящих…

– Да и у меня напряг с добрыми делами, старикан, – хрипит Тодор.

– И я замечен не был, а то б уже давно чухнул отсюда, – суёт руки в карманы Сергей, встаёт и, полуотвернувшись, перекатывается с пятки на носок.

Вер смеётся, тепло и мягко, как Дед Мороз на новогоднем утреннике.

– Вы молодцы. Вы привыкли делать добро, не замечая, не взвешивая. Потому что оно – в вашей сути. Каждый из вас уже помногу раз, – так ведь? – подставлял другому плечо, спасал. Так что не волнуйтесь, у каждого из вас уже накопилось добрых дел – на билет хватит.

– Здорово! Неужели получится?! – хлопает в ладоши Юдифь.

– Не спешите радоваться… Впереди много всего. Вам предстоит ещё добраться до Розы и заставить её работать. А тебе, сильфида, – старик оборачивается ко мне и пристально смотрит, – поднять восстание ангелов.

Когда доходит о чём он, мотаю головой, потому что охватывает ужас: кто я против Эскориала?

– Да меня сметут, как мошку!

– Ставь на Эйдена, – подсказывает Тодор, беззастенчиво прочитывая мои мысли, – думаю, за эти годы он клёво подкрутил своих роботов. Пригодится.

– Разве Эйден станет сражаться? – что сомнительно, не похож он на бойца и смутьяна, что идёт против системы. – Он сам учил: остановиться в шаге от войны…

– Война войне рознь, ты поймёшь.

Надеюсь, что пойму и не останусь одна.

– И Уэнберри, он любит тебя, – заканчивает уже совсем тихо, серьёзно и грустно, – а любимых мы защищаем до конца, вопреки здравому смыслу…

– Позволь ему это доказать, – подмигивает Юдифь, – а мы тут все будем верить в тебя…

– Не все, – говорит Вер, – мне пора. Спасибо, что была в моей жизни, Роза, спасибо, что дошла…

Больше слов нет, они растворяются в тишине, мгновенно наполняющей комнату, когда на наших глазах старик рассыпается золотыми искрами. Лишь тонкая рука Юдифь напрасно пытается ухватить иллюзию.

Да четыре билета, блестящие и совсем новенькие, листопадным вальсом опускаются к ногам…

Поднимаю один, надо же – именной, и я угадала!

Смотрю на дату – её нет. Написано другое: поезд отправляется ровно в полдень со станции Зимней. Просьба не опаздывать.

– Так а полдень какого дня? – возмущается Юдифь.

Она уже перестала ловить искры Вера и тоже изучила свой билет.

– Кажется, я знаю, – робко вставляет Сергей.

– Ты? Откуда?

Тодор недоверчиво щурится, и чую, кому-то не поздоровиться, если соврёт.

– Когда я у твоего бати в сторожке билет искал, наткнулся на деньги, старые такие, лет им сто, наверное. И там в углу были цифры – 03 03 3999. Подумал, какой-то код и запомнил на всякий случай… А теперь понимаю, не код…

– … дата, день отправки, – заканчивает за него побледневший Тодор, – послезавтра…

И я слышу, как стрелка на внутреннем моём циферблате дёргается и начинает идти против солнца. Включает обратный отсчёт.

Теперь мы словно в блокбастере, где то и дело показывают бегущие секунды на часах, и нужно успеть перерезать верный провод, пока не случился бадабум…

Гудок восемьнадцатый

…когда ускользает и сыпется – трудно дышать. Как что-то грохнулось, стеклянное такое, брызнуло осколками, повпивалось в самое сердце!

Вер тает. Последний!

Предатель…

Одна… теперь… одна.

И колотун такой становится, слёзы примерзают, замораживаются внутри зенок. Нюнится не могу, тяну руку, как дура, хватаю воздух.

Вер…

Так и не сказала, что тогда было хорошо. У тебя аж комплекс начался, помню. Но я просто дразнилась, честно. Ты был лучшим. Я просто завидовала Ульте!

Но только блестяшки вниз, вихрем.

Их хватают, смотрят…

Обрывки его души так сверкают!..

Вер…

Слова с трудом долбят мой заледенелый мозг, да и работает тот со скрипом. Но доходит всё ж: билеты! афигеть!

В этом весь Вер. Рассыпаться в лоскуты, лишь бы другим помочь.

Слышу и понимаю:

– … послезавтра!

– Засада, камрады! – говорю и встаю с колен. Не помню, как бухнулась, во Вер подкосил. Ещё и воздух хватала, уууууууу… лоханулась! – У нас же времени в обрез. Надо скорее бежать, Розу запускать. А то армагедец…

… начинается.

По стенам – хыщ-хыщ – трещины. Трясётся всё, летят куски.

– Валим! – орёт Тодор, цапает Айринн под мышку и за шкварник Серого, и мы несёмся. Быстрее, со всех ног, как Тотошка по весне.

Успеваем тютелька в тютельку, как всё жахает и сёрбается внутрь. Дырище – писец!

А у Тодора зеньки посинели! Зрачки туда-сюда.

– Вторжение за вторжением. Все грехи. По несколько сотен каждого.

И задыхается, будто не только мчался, но и небо на горбяку взвалил!

… Дом-До-Неба – отсюда – как коробка. Кроха. Такой раздавишь.

– Нам не успеть, даже на крыльях, – это Айринн, грустно.

Вокруг нас колбасит мир – мама не горюй! Как тогда в комнате со спящими, что на самом деле были отцами.

– Быстрее! – орёт Тодор. – Что ты тупишь, сильфида! У тебя тетрадь есть.

Айринн вытягивает руку вперёд и бормочет.

Тетрадь является – блестящая такая, как те кусочки, билеты. Видать, из одного и того же состоят – из чьей-то души.