Яся Белая - Отправляемся в полдень

– Так и не поняла, чем писать. Всё думала, тетрадь есть, а перо и чернило.

Тодор нажимает на груди какую-то кнопку и расправляет крылья (ого, какие! и звенят, как железяки в мастерской у Гиля) и вырывает одно:

– Держи!

– А чернила?

– Ты дура или притворяешься? – смотрит зло и ехидно.

И даже Серый лыбится, будто понял.

– Думаю наш друг, миледи, имеет в виду, что самые искреннее желания нужно записывать кровью.

И весь такой умильный, шаркает опять.

Айринн прокалывает себе палец, макает перо в кровь и водит им по блестящим страничкам.

Грохот и раскалбас утихают, а мы – вжух! – в Доме-До-Неба. Стоим возле коробки, наподобие той, что меня Фил возил.

– Проржавел давно, не поедет, – машет рукой Серый, оглядев коробку. – Да и опасно, – тычет вверх пальцем, – слишком высоко подниматься, заклинит, а он заклинит, и всё, пиши пропало.

– На твоей морде напишу, – хрипит Тодор, – согласен?

И ухмыляется, с такой рожей шкуру сдирают и пироги раздают. Достаёт из-за пояса хреньку (вот почему Кэтрин за руку цапнул, когда до штанов дошла!), а в ней – штуковины. Такими только ноздри раздирать. Он и собирается драть и вертеть, но железки. С Гилем бы спелся, точно.

Цепляю Серого за рукав и волоку прочь. По Гилю знаю: такие не любят, чтоб зырили, когда что-то ковыряешь по делу. Нужно делом занять.

Ходить тут надо осторожно, только и знай под ноги зырь. А то гакнешься, костей не соберёшь – пол трухляв, хоть и каменный вроде.

Уходим подальше, а ругань и грохот железок всё равно слышны. Тут есть фигня какая-то, из стены торчит, может опора, но пофиг, главное, на ней сидеть можно…

Садимся, и Серый хватает Айринн за руку, вылупляется на неё так, будто ща проглотит. А я – как прозрачная, ага. Никому и дела нет!

– Ирина! – её передёргивает, когда он говорит. Вкрадчиво так, забирается к ней, точно! – Вы производите впечатление вполне разумной девушки. Поэтому я предлагаю вам сделку.

– Сделку? – попугайничает она. – Это даже интересно. Что же вы мне предложите?

– Власть и славу, – заявляет он. – Не здесь. Там .

И мордой косит куда-то за плечо себе.

– Почему вы решили, что если я захочу получить те блага, о которых вы говорите, то возьму в сообщники вас, а не Юдифь, допустим?

Хочется заорать: эй, ребзя, я ваще-т тут! Вскочить, мельтешить начать. Но что скажет Серый ща важнее. Посему мысленно прилепляю зад к сидухе и затаиваюсь: ну, ну же, ушлёпок, жги!

И он жжот!

– Потому что настоящие только мы с вами, а они – буквы на странице.

Ещё никогда раньше так ярко не желалось убить. Той Тодоровой хренью для выдирания носов.

Но Айринн хохочет ему в лицо, и жгун наш сникает.

А тут Тодор влазит:

– Пошлите, починил.

И тут же забываю Серого, потому что пойманной пичугой колотится в горле.

На крышу Доме-До-Неба!

К Розе!

К самому небу!

Я не тронула тогда солнце, но щаз вволю пожамкаю облака!

***

… не могу перестать думать про ту тетрадь у Ирины. Она куда круче билетов, поездов и вообще той фиготени, за которой мы тут бегаем. И надо же – девчонке! Глупой девчонке, которая даже не понимает, что за сила у неё в руках! Реально дура!

Нах ей этот нарисованный мир? Можно же создать другие, сотни! С радугами, феями и единорогами!

О, будь у меня такая тетрадка, я бы стал повелителем тысяч вселенных. Создавал бы их, прекрасные, и взрывал бы одну за другой. Ну а что? Ещё ж насоздаю. А вселенные взрываются красиво.

Тетрадь бы подчинилась мне, уверен. Подчинился же мир, а тут – кусок бумаги, пусть и блестящей.

Только человек из моего мира сможет понять: каково мечтать о волшебной палочке, чтобы махнул, и случилось всё, о чём думалось.

О!

Нет, я бы конечно не стал отдавать всё лишь на откуп тетради.

Если записать все приключения, что случились со мной здесь – крутейшая книга выйдет. Потому что если не фэнтези, то не поверит никто, а в фэнтези поверят. И моя книга будет самой лучшей! Все станут её читать! Я буду знаменит!

И тот текст уже не завладеет мной, только я стану господином и повелителем букв.

Поговорю с ней, Ирина должна понять.

Но увы!

Упрямая девчонка.

Ну как знаешь, как знаешь!

Нас зовёт Тодор, сумасшедший, толкает к лифту, который, без преувеличения не работал сто лет.

– Дамы вперед, – говорю и придерживаю Тодора: мол, чувак, разговор есть.

Он же мысли читает, поэтому понимает без слов.

– Мы должны заполучить Тетрадь Другой истории!

– Мы?

Он склоняет голову набок, глаза жёлтые, драконьи, взгляд по-змеиному гипнотический.

– Да, ты и я. Помнишь, ту драку с Гулой? Тогда мир подчинился мне, я почувствовал. Девчонка, Айринн, она не знает истинной силы слова. Но я… О, мы с тобой станем повелителями миров.

Трясёт так, что стучат зубы, но все же делаю шаг и приобнимаю за плечи. Он ершится, чуть не шарахается, но вытерпливает.

Интересно ему.

– Что ты видел за свою жизнь? Мутантов? Красную пустыню? Землетварей и кашалотов? А я подар…

– Я – салигияр. И видел небо. И землю с высоты полёта. Ты знаешь, как она хороша?

И лыбится так ехидно, но мечтательно при этом.

– Хорошо, но сейчас? Вот – ты служил им верой и правдой, а они – выперли тебя! Назвали отступником, я слышал. Вместо благодарности за заслуги. А в моём мире у тебя будет всё: лучшие колымаги – о, ты не видел, какие у нас красивые! – лучшие девчонки! Девчонки любят сильных и властных. На дорогих колымагах, повелителей жизни.

– Тех, что любят за деньги, и здесь полно. И это – мой мир. Я и так в нём повелитель.

– Актёр ты погорелого театра! – злюсь, а он ржёт, сумасшедше, громко, сотрясая хлипкий небоскрёб.

– А ты – писателишка-неудачник. Тебя собственная книга сожрала. Му-ха-ха. Ещё рассказывать мне будешь! Иди уже и радуйся, что не бросаю здесь, повелитель хренов.

Цапает за ворот и волочёт, как куклу. Рвусь, выворачиваюсь, но хватка железная. Прям, как у моей судьбы.

Она, сучка, знает мои слабые места и всегда бьёт под дых.

***

…коробка грохотит вся.

Держусь за Айринн, прям вцепливаюсь, зеньки заплющиваю плотно-плотно. Не хочу зырить, как сдохнем все.

А мы непременно сдохнем. Потому что висим, чую, на тонком шнурике, он вот-вот перетрётся и как ухнем.

И клочков не останется.

Грохот аж внутри меня. Будто кровища вся пожелезнела и теперь, клетки стукаются, звенят.

Страшно – не то слово, пятки ледяные, пальцы коченеют.

Коробка вздрагивает и останавливается.

Приехали.

– Дальше – пешком, – сообщает Тодор и растягивает, как пасть землетвари, створки двери.

Выходим.

Ободранный коридор. В нём скрипит, капает, воняет. Столько лет мечтать о Доме-до-неба и что в итоге? Такой жути и в Залесье полно!

Айринн чихает, разносится эхом.