Екатерина Крылатова - Мой ангел-вредитель

- Вер, - Саша легонько потряс меня за плечо, - нам пора.

- Да, конечно пора, пора.

Людмила Семёновна всплакнула и повисла на мне балластом.

- Ох, Верочка, как же я одна останусь? Будто вчера в Москву приехала и домой. Когда я теперь тебя увижу? – всхлипывала она. Ну вот, сейчас я тоже заплачу!

- Не надо, теть Люд! К тебе Сашка будет забегать, а я звонить буду. Приеду в гости, честное пионерское, и Аньку с собой возьму, - забормотала я, кусая губы. Никогда не умела прощаться. - Весной приедем, хочешь?

Она кивнула, всхлипнула «на посошок» и утерла глаза рукавом. Знает, что раз пообещала, то обязательно вернусь. Мы стояли, обнявшись, словно две сиротки, и ни у кого не хватало смелости разорвать объятия. В горле поселилась знакомая соленая щекотка, а в животе заныло, совсем как семь лет назад, когда я махала родителям из окна поезда «Киров-Москва».

Сашка деликатно кашлянул.

- Не хочется прерывать вас, дамы, но нам действительно пора. Машина ждет внизу.

Он, как всегда, прав. Мой поезд отходит в семнадцать-двадцать семь, а раньше пяти, даже при самом благоприятном раскладе, на вокзал не попасть. Нужно торопиться. Я чмокнула тетушку в мокрую щеку, примерилась к сумкам, но больше двух плюс пакет унести не смогла. Сашка вздохнул и, ни слова не говоря, умчался куда-то, чтобы вернуться с дородным усатым дядькой.

Не утруждая себя приветствием, усатый субъект пересчитал чемоданы и скрестил руки на мощной груди. Альтруизм мужику был явно чужд.

- Я вам, ляха-муха, не носильщик! – мрачно изрек он. – Баранку крутить – ради бога, но баулы бесплатно переть – хрена с два! – дальше следовала сложная лексическая конструкция, где фигурировали в основном родственные и причинно-следственные связи.

- Выражения выбирай, уважаемый, - посоветовал Сашка. - Я доплачу.

- Мы доплатим, - поправила я, доставая кошелек. К чему-к чему, а к матюгам почем зря не привыкла и привыкать не планирую. Уши в трубочку – мало приятного. Хотя данный индивид мужского пола выражался еще вполне культурно, смотря с кем сравнивать.

- Доплатят они, как же! – водитель, кряхтя на разные лады, поднял оставшуюся поклажу. - Кто б мне за грыжу заплатил…

***

Полтора часа московских пробок, и мы, насколько позволяют сумки, мчимся по Казанскому вокзалу. До отхода от силы двадцать минут, а поезд еще надо найти. Таксист пыхтел где-то позади, не прекращая комментировать наши душевные качества. Народу – не протолкнуться! Люди шарахались, но пару зазевавшихся я все-таки сбила.

- Простите! Извините! Извините! Простите!

Платформе обрадовалась, как родной. Людей там было поменьше, появилась возможность перевести дух, не рискуя быть затоптанной.

- Какой у тебя вагон? – спросил вынырнувший откуда-то справа Сашка.

- Восьмой, двадцать третье место, - не задумываясь, ответила я. Неженская память на цифры досталась в наследство от папы, хирурга по профессии и поэта по призванию.

Пока я демонстрировала проводнице билет и паспорт, Сашка с водителем втаскивали в вагон «баулы». На бедного мужика было больно смотреть: красный, похожий на свеклу с усами, потный - как-никак, август на дворе - он хрипел и с трудом передвигал ноги. Тайком от Сашки сунула ему купюру, желая возместить моральный ущерб хотя бы частично. Таксист побухтел-побухтел, спрятал деньги в карман и поспешил ретироваться.

- Вот и всё, можешь ехать, - парень глядел на меня без обычного задора. - Ты уезжаешь, я остаюсь – ау, справедливость, где ты?

- Отставить пессимизм! Не узнаю тебя, Погодин. Кто вчера с пеной у рта доказывал, что для бешеной собаки пятьсот километров не расстояние, не ты ли?

- Да я, я, только…

- Дурачок ты, Сашка, - я обняла его и быстро поцеловала в нос. - Жду перед зимней сессией, и чтобы без опозданий.

- Четыре месяца! Да я повешусь! – застонал он.

Проходящий мимо человек с интересом взглянул на нас и, забросив на плечи неудобный рюкзак, вскочил в вагон. Пора бы и мне последовать доброму примеру.

- Саш, ты только учись, - попросила я. - Последний курс, запускать нельзя - по себе знаю.

- А я, может, только ради тебя и учился. Ты меня вдохновляла.

- Не говори ерунды, учатся ради себя. Я тебе только по утрам звонила, чтобы не проспал первую пару. Большое дело!

- Большое, - Сашка погладил меня по спине. – Так и быть, выучусь, но ради тебя. На моем дипломе напишут: «Он живет и творит ради Веры Сергеевны Соболевой»! Как тебе?

- Не очень, - призналась я. – Приятно, но чревато. Вдруг смешаешь что-нибудь не то, а меня будут искать ради мести?

- Веришь ты в меня, любимая девушка! - Погодин обиженно засопел.

- Верю я, верю. Очень верю. Только диплом не порти, ладно?

И хотя обниматься на солнцепеке – неблагодарное дело, я не вырывалась. Когда еще увидимся? Уезжать от него, такого родного, было безумно трудно. Москва не взрастила в моей душе особой к себе привязанности, но подарила Сашку. Мы скоро увидимся... каких-то четыре месяца...

Вчера я согласилась стать его женой. Мы гуляли по пропахшей бензином и пережженным маслом Москве, и на Патриаршем мосту Погодин задал вопрос. Как бы между прочим, даже шутя, словно ответ был для него совсем не важен. Сашкина рука чуть подрагивала в моей руке, а я отчего-то смутилась и уставилась на храм Христа Спасителя. Конечно, я сказала «да». Наш союз, давно одобренный с обеих сторон, обещал быть счастливым и крепким, поэтому свадьбу считали вопросом времени. «Прекрасная во всех отношениях партия, - говорила мама. – Будешь с ним как за каменной стеной». Кто, если не Сашка?

- Вот сдам последнюю сессию и приеду к тебе жить, - мечтательно вздохнул парень. – У вас там, говорят, зашибись условия, американская мечта. Будем мечтать по-американски!

- Странный ты москвич, Погодин, ненастоящий какой-то.

- Москва мне друг, но Вера мне дороже.

Я растаяла. Сашка воспользовался моментом и раскрутил на поцелуй.

- Саш, ну не надо… люди смотрят…

Фраза была кодовой: парень мигом забыл о моих губах и закрутил головой. На нас смотрели, но без особого интереса. Целуется какая-то парочка, что здесь такого? На то он и вокзал, чтобы рыдать и целоваться. Однако Погодин присмирел и улыбнулся как-то неловко.

- Смотри, Верка, чтоб без кренделей! Узнаю, что тамошним папуасам глазки строила…

Словно из-под земли выросла проводница, заставив нас отпрянуть друг от друга.

- Молодые люди, вы на часы смотрите? До отхода минута!

Я спешно забралась в вагон, отыскала свое место и открыла окно, чтобы еще раз взглянуть на Сашку. Он запомнился мне именно таким, каким был в тот день, на жарком перроне Казанского вокзала. Взлохмаченный парень с широкой улыбкой и большими грустными глазами. Ни у кого из моих знакомых не было и не будет таких глаз: сапфирово-синие, они могли менять цвет в зависимости от освещения. Его вечно спрашивали, где можно купить такие линзы и сколько это будет стоить. «Блатные, наверное, вон какие синие. Хочу-хочу-хочу! Шу-у-урик, а фиолетовые сделать можно?»